Литературные портреты

Оптимистически-философское чувство близко к религиозному экстазу и незаметно переходит в последний. Философская дума поэта граничит с его молитвою – пантеистического склада, как у большинства истинных лириков. Пантеистическое чувство Никитина непосредственно и наивно, как у ребенка; недаром он в грациозной идиллии «Лесник и его внук» (1854) с большим сочувствием описывает пантеизм мечтательного ребенка, возбужденно повествующего деду:

Вдруг зашумели березы, орешник, и лепет, и говор
По лесу всюду пошел, словно гости пришли на беседу…

При этом мягко и ласково звучит рационалистическое возражение деда:

Ох ты, кудрявый шалун, наяву начинаешь ты грезить!
Ветер в лесу зашумел – у него это чудо большое!..

Вообще, Никитин довольно редко возносится в высоты мистического экстаза. Его философские думы чаще всего ограничиваются областью морали. Мораль эта носит ярко выраженный стоический характер. В стихотворении «Н. Д.» (1849) он проповедует культ страдания, очищающего сердце человеческое:

И если бы от самой колыбели
Страдание досталося тебе,
Как человек, своей высокой цели
Не забывай в мучительной борьбе.

Стоицизм у Никитина берет верх над унынием. Никитин не умеет плакать в минуты тоски: он сердится. Любопытно сравнить элегический «Дуб» Мерзлякова («Среди долины ровныя») и байронический «Дуб» Никитина (1850); финальный куплет этого стихотворения гласит:

Не знает он свежей прохлады,
Не видит небесной росы
И только – последней отрады –
Губительной жаждет грозы!

В стоическом стихотворении «Тайное горе» (1850) скрытный поэт воспевает «молчаливое горе» и «гордое горе»:

Участье – жалкая отрада.
К чему колени преклонять?
Свободным легче умирать.

Легче ли жить, будучи «свободным индивидуалистом», – в это наш русский стоик не вникает: он боится смерти. Одно из предсмертных, очень известное стихотворение Никитина «Вырыта заступом яма глубокая» (1860) – могучий, заключительный аккорд, достойный всей стоической морально-философской лирики поэта. Как герой стихотворения «Портной», поэт роет себе могилу еще заживо, но только в воображении, и в последний раз прощается с природой и любимыми своими птицами:

Гостья погоста, певунья залетная,
В воздухе синем на воле купается,
Звонкая песнь серебром рассыпается.

К людям же обращается с гордыми и отчасти брезгливыми словами:

Тише! О жизни покончен вопрос!
Больше не нужно ни песен, ни слез!

Причем в этих же словах слышатся и моральная строгость к самому себе (не нужно «песен»), и великое благоговение к божественной силе рока, ставящей пределы человеческому существованию…

Если никитинская лирика созерцаний природных и морально-философских дум и грез высокохудожественна и прекрасна, то чисто любовная лирика Никитина слаба и малоинтересна. Поэт слишком много рассуждает и слишком мало чувствует наедине с женщиной. В стихотворении «Не повторяй холодной укоризны» (1853) он представляет любовь с одной социальной ее стороны и жалуется… на свою бедность. Никитину свойственен своеобразный тон любовной лирики: вздохи бобыля по невозможному для него семейному счастью. В стихотворении «У него нет думы» (1856) он рисует себе картину счастья семьянина:

Сядет он усталый
С милою женою,
Отдохнет в беседе
Сердцем и душою.
На дворе невзгода,
Свечка нагорает…
На полу малютка
Весело играет.

И мрачно думает про свою бобыльскую долю:

Облаку да ветру
Горе перескажешь
И с подушкой думать
С вечера приляжешь.

Отчасти в неуспехах своей сердечной жизни виноват сам поэт; он сознается в своей эгоистической скрытности (в стихотворении «День и ночь с тобою жду встречи», 1856):

Такова моя отрада;
Так свой век я коротаю:
Тяжело ль – молчать мне надо,
Полюблю ль – любовь скрываю.