Литературные сказки и легенды Америки

Луна шла на убыль, навстречу своей смерти и возрождению. В ее нежном мерцании Медвежонок занялся распухшей правой ногой. Он сжал скрюченные мышцы, и боль резанула так, что он понял — нужно хорошо подготовиться, а уж потом предпринимать задуманное. В куче оставшегося хвороста отобрал, а затем остругал пять коротких веток, каждая толщиной в палец. Срезал остаток кожаного чулка на правой ноге, из этих лохмотьев накроил тонких полосок. Положил в рот кусочек кожи, крепко сжал зубами. Обхватил правую ногу, одной рукой — ниже перелома, другой — выше. Перелом чистый, но края кости. сместились. Он тянул в разные стороны и впивался зубами в кусочек кожи, что лежал у него во рту. И услышал, как края кости заскрежетали, цепляясь друг за друга, и сошлись; от боли в голове взвыл бессловесный рой звуков, нога от колена до щиколотки стала прямая. Поспешая управиться дотемна, он быстро привязал к ноге кожаными полосками пять палочек, туго затянул узлы. В голове волнами прокатывалась боль, каждая волна выше предыдущей, и одна поднялась неодолимо, он упал и замер:

Все утро присматривал Медвежонок, приемный сын Сильной Левой Руки, за новым своим костром. Надеялся, но уж не ждал. Опираясь на толстую палку, то стоял, то прыгал на левой ноге. Когда находил что-то нужное, опускался на землю и доставал нож. Нарезал много лакрицы, нарыл клубней, похожих на белый картофель, — клубни еще совсем молодые, мелкие и страшно твердые, но они питательны; обнаружил несколько кустов крыжовника, в мелких зеленых ягодках. Всю свою добычу сложил у ручья, рядом с остатками пеммикана.

Больше он ничего не мог делать: нога все распухала и давила на палочки и кожаные ремешки, боль нестерпимо отдавалась в мозгу. Разорванные краями кости ткани воспалились и распирали кожу, надувая ее дурной жидкостью. Он забыл про костер, тот прогорел и потух. Он повалился наземь. Стал кататься по земле, цепляясь за пучки травы. И затих, уставясь в небо. Сознание то оставляло его, то возвращалось, и часы проносились над ним:

Густые тени овладели каньоном. Вечерние ветерки забродили на плато, тихо вздыхая в вышине. Медвежонок лежал неподвижно, боль в ноге стучала в лад ударам сердца, и жар горел в крови. Где-то в горах завыл волк, глухо, скорбно, протяжно, безответно. Не было слышно ни звука. Снова завыл волк, вой его стоном разнесся на кромке ветров и затих вдали. Больше ничего не слышно, только тихие вздохи ветров в пустынном небе.

Тьма залила каньон. Медвежонок лежал неподвижно. От боли мозг с тупым остервенением бился о кости черепа. Гвоздило, словно дубинкой. Все глубже и глубже погружался он во тьму.

Над плато заходили ночные ветерки; не спускаясь по обрыву, рассылали в трещины пронырливые сквознячки, которые гулко пересмеивались между собой. И Майюны утесов каньона выплыли, как туман, оттуда, где хоронились, и стали искать его, и обратились в кроликов, и отыскали его. Скакали и хохотали, насмехаясь над ним, заливаясь странным, бередящим смехом, что ужаснее любого другого звука. Длинные уши торчком. Смех звенит в ночи:

— Поглядите-ка, он борется с воспалением, которое внутри, ему страшно. — Их уши вытянулись, словно столбы восходящего дыма, смех звенит. — Воспаление не только в ноге, страхом воспалена его душа.

Боль мерно надвигалась, Майюны смеялись, и в самой глубине его существа, где таилась жизнь, нарастал гнев, который накатил и заполнил его целиком. Оглушительный крик прорвался наружу:

— У меня во рту — смех моего храброго отца. Я плюю его вам в лицо!

Майюны запрыгали, растворились в тумане, а он сидел и сжимал нож, тот нож, что рассек ему уши и не был чужим для его плоти, тот нож, что знал руку Стоящего Всю Ночь; Медвежонок размахнулся и вонзил лезвие в распухшую ногу. Невыносимая боль промчалась по телу, словно вопль, он быстро повернул нож, расширяя надрез, вытащил нож, и дурная жидкость, густая и зловонная, ударила фонтаном. Он на руках дополз до ручья. Растянулся на берегу, опустил правую ногу в поток, и прохладная, быстрая вода сомкнулась над ней:

Вода, наследие зимних снегов на вершинах, сбегала с высоких холмов маленькими ручейками. Крошечные струйки соединялись и стекали вниз, встречая за время долгого спуска много других. Вода, прозрачная и холодная, без конца освежалась чистым воздухом, играя и бурля у порогов, бурно вскипая вокруг камней. Она бежала вниз и выходила на равнину. Здесь вода замедляла бег, текла лениво меж влажных своих берегов, сооружая, перестраивая и постоянно перекраивая крошечные песчаные отмели с волнистым, точно покрытым рябью, дном, и спокойно переливалась через край обрыва, собираясь внизу в небольшое озерцо. Вытекая из озерца, она бежала по ложу каньона, мягко извиваясь, и исчезала в расщелине, в нижнем, более широком конце. Свежая, прозрачная, холодная вода омывала правую ногу Медвежонка и бежала дальше, унося с собой недомогание плоти.