Литературные сказки народов СССР

Вот по снегу скрип поспешных, слабых и неверных шагов, дверь в хату отворяется — мать пришла. Она пришла измученная, измерзшая. Что она принесла? Принесла хлеба, картофелю, а если еще немножко круп на кулиш, так уж и хвалится детям, что вот мы себе сварим кашицу. И все ждут кашицы, а Галя загодя-загодя усядется с ложкой в руках и время от времени окликает: «Мама?» — и окликает так, словно она храбро решается спросить о том, что всех томит, и эти храбрым вопросом дает всем сил терпеливей ждать. После каждого оклика она припадает к меньшому брату, будто говоря: «Какова твоя Галя?» И брат гладит ее по головке и дает понять ей, что славная она, Галя.

Затопленная печь разгорается и трещит, красное пламя играет на окошечке, из печных щелей выходят струйки дыма — хатка в одно время и освещается огнем и наполняется дымом; ясно видна измученная фигура, что хлопочет у печки, но нельзя разглядеть, что за думы у ней на лице, что за лицо; то покажется, что она усмехается и заботливо спешит и хлопочет, то покажется, что ее душит какая-то печаль и боязнь чего-то, и от этой духоты она так суетится около печи; что не от дыму у ней слезы бегут.

Наконец ужин готов; Галя смеется, и все ужинают и спать ложатся.

Огонь в печи мало-помалу потухает, точно сам начинает дремать, тухнет совсем — в хатке темно, и все засыпают.

Утренний холод никак не хочет дать поспать, пронимает и во что бы то ни стало хочет разбудить — и будит. Уж мать печь затопила; опять дрова трещат и дымно в хатке, в окно яркое солнце светит и блестит снег. Готов им и завтрак их, и мать спешит идти на поденщину и наказывает быть умницами, и уходит.

В воскресные дни им бывало лучше: мать не шла на работу, можно было влезть в ее заплатанные чоботы, завернуться в ее худую кожуханку и хоть трудно, а все можно было погулять около хаты, — и они гуляли все поочередно, даже Галя, что была сама вся немногим побольше чобота. Потом мать им разные сказки часто рассказывала и были разные. И что за славные сказки иногда, что за смешные такие! И они б много смеялись и тешились, если б не мешало им материно лицо, такое лицо измученное и тоскливое, даром что она не жаловалась и сама вместе с ними улыбалась смешному и веселому в сказке.

Один раз мать пришла домой и, входя, окликнула старшего сына.

— Что, мама? — отвечал старший сын и соскочил с печки навстречу ей.

— Что? что? что? — закричали другие сыновья и посыпались с печи, как спелые груши. А Галя, протягивая ручонки с печи меньшому брату, уж кричала:

— Кулиш, пшенный кулиш!

— Нет, — отвечали братья, — нет! — И сами тесно толпились около матери.

— Погодите, погодите, мои голубчики! — говорила мать, едва дух переводя и сбрасывая обсыпанную снегом одежду.

— Бублики! — закричала Галя с некоторым сомненьем и будто страхом.

— О! о! о! — послышалось между братьями, и в каждом «о!» то-то удивленья и радости было!

— Бублики, наверно! — закричала Галя смело и захлопала ручонками.

— Галя! Галя! послушай: мама чоботы принесла, — сказал меньшой брат.

— О, чоботы! — вскрикнула Галя и сцепила ручонки в восхищенье.

Да, это были чоботы, старые, поношенные маленькие чоботы, с большими заплатами на обоих. Как переходили чоботы из рук в руки, как чоботы разглядывали, как чоботами любовались! А Галя так чуть их не поцеловала — она уж и губки сложила бутончиком, да засмеялась — и, не медля минуты, пожелала в чоботы нарядиться, и протянула обе голенькие ножки, и на всех глядела радостно и жалостно, так что ее сейчас же убрали в чоботы и поставили середь хатки, как хорошую картинку; да, наверно, отроду не было картинки с таким смеющимся личиком, с такими танцующими глазенками! А братья дивились, что ж за пригожая Галя в чоботах, и мать хвалила ее. Изморившись стоять, Галя села, но чоботы не сняла и заснула в них, сбираясь на другой день рано-рано-рано-ранехонько идти далеко-далеко-далеко гулять; пошла б она и сейчас, если бы не боялась волка из лесу, и еще больше тревожил ее противный бука. Она даже не знала, где этот бука, собственно, живет — в лесу ли, под горой ли, на лугу ли, или в Днепре, в пучине, и не знала, с какой стороны его опасаться и откуда его остерегаться. И он мог вдруг выскочить нежданно-негаданно…

С сонной Гали тихонько снял меньшой брат чоботы, и все поочередно их стали тогда примерять, и всякий говорил, что ему в самую пору, хоть впору-то были чоботы только самому старшему брату. Ему их мать и принесла, и принесла для того, чтобы взять его с собой завтра в город и отдать хозяину в наймиты.

— К хозяину! в наймиты!

Все глаза на него обратились, все сердца дрогнули: кто удивлен, кто смущен был, кого надежда на что-то чудесное волновала, а кого боязнь — что-то будет? — затомила; один мысленно уж провожал его, другой уж встречать сбирался и слушать неслыханное, иной задумался, как жить без него они все будут… Мать тревожна и грустна. А старший сын ответил матери на это спокойно:

— Хорошо, мама!

— Будешь хорошо служить, дитя мое, заслужишь ласку, выслужишь плату, — говорила мать. — Бог даст, потом себе и кожушок справишь… Хорошо, сыночек?