Литературные сказки народов СССР

На другой день мы тщетно прождали Саломэ до сумерек. Вечером, сидя у очага, мы ломали голову над тем, почему запаздывает Саломэ. Уже пригнали домой стадо, на дворе совсем стемнело — вдруг раздались чьи-то шаги. Все прислушались. «Кажется, идут», — сказал кто-то. Скрипнула дверь, и вошли Саломэ и Ниника. Сначала мы обрадовались, но при виде мрачного лица Саломэ радость наша мигом рассеялась.

— Где вы были до сих пор? — раздался в тишине голос Датуа.

— У черта на рогах! Где я могла быть? — холодно отрезала Саломэ, словно вылила нам на голову ушат воды. Несколько минут царило тягостное молчание.

— Народу к этой ворожее привалило видимо-невидимо! — продолжала тетушка уже более спокойно. — Кто только там не был! Осетин, еврей, армянин, грузин — и не знаю кто еще! Когда мы пришли, дом уже был битком набит. Уж мы проталкивались, проталкивались вперед, да зря все… не пропустили нас… Сели и стали ждать своей очереди; к вечеру с трудом дождались. Вошли. Сидит на тахте молодая женщина, держит в руках зажженные свечи, перед ней лежит бычья лопатка. Люди подходят к женщине, кланяются ей, кладут перед ней свечи и деньги, а потом спрашивают о том, что хотят у нее узнать. Я тоже так поступила. Но, родные мои, что она мне сказала!.. Что она мне сказала, бог ты мой!

— Что же она сказала, говори скорей? — кинулась к Саломэ моя мать.

— Все наши беды и несчастья выложила мне. И так подробно все описала, что я диву далась, право! «Вы, говорит, лет десять назад были состоятельной семьей, но потом привязалась, говорит, к вам окаянная русалка, убила у вас старшего в семье, потом старуху, потом парня молодого, а у другого разум отняла. Но и на этом, говорит, не успокоилась, окаянная. Стала донимать одного человека, которому вы должны были какие-то деньги, заставила его увеличить долг со ста рублей до шестисот и так его доняла, что он подал в суд и у вас отобрали виноградник».

— Боже милостивый, святой Георгий-победоносец! — прервал рассказ Саломэ Датуа, возведя глаза к потолку и осенив себя крестным знамением.

— «Но вы, говорит, не очень-то унывали… думали, раз она не подает больше голоса, стало быть, и отстала от вас. Да нет, куда там отстала; она поселилась у вас в доме. И ваш старший в семье занемог после этого».

— Да она ясновидящая, эта женщина! — воскликнул взволнованный Датуа.

— «А теперь, — продолжала Саломэ, — подбирается она, говорит, к женщинам и детям. И спасение ваше только в том, чтобы сойти с этого места и переселиться куда-нибудь подальше. А то сживет она, анафема, со свету всю вашу семью».

Саломэ умолкла. Матушка сидела бледная как мертвец, но лицо Датуа не выражало ни страха, ни смятения.

— Не хочет отстать от нас, окаянная! — тихо произнес Датуа, — придется нам переселиться отсюда.

— Что ты, Датуа! Куда же мы можем переселиться? — воскликнула с ужасом мама. — Какая-то негодная баба, обманщица, сбрехнула что-то с чужих слов, а мы из-за этого должны сниматься с места и переселяться куда-то за тридевять земель?

— Ой, что ты! Не гневи бога! Как можно называть божьего человека негодным? Ты что же, не слыхала, как она подробно пересказала судьбу нашей семьи? — укоризненно заметила моей матери Саломэ.

— Нашу судьбу, милая, не то что эшмакеульская ворожея, а и вся округа знает. К нам даже с окраин города приходили узнавать о русалке. Ворожея тоже, верно, знает о нас понаслышке — вот и пересказала тебе.

— Послушай меня, невестушка, — начал снова Датуа, — в словах знахарки много правды. Ежели, скажем, нас не донимает русалка, так почему же наша семья так захирела? Виноградник у нас отняли, скотина почти вся пала, я болен, дети все время хворают… С чего же тогда все это? Еще и то скажи, что мы лишились земли. Семья наша держалась, потому что нас было четверо братьев, — мы обрабатывали с исполу чужие участки, тем и кормились. А было-то у нас всего — выгон, два бывших подворья да вот этот приусадебный клочок… Виноградник и другой участок получше у нас отняли. Что же у нас осталось? Если бы не Ниника, погибли бы мы от голода. Соберем пожитки и выселимся отсюда. Сойдем с этого заклятого места — даст бог, найдем где-нибудь на стороне новое подворье.

— Надо переселиться! Надо! А то, клянусь именем святого Георгия, дети перемрут у нас от голода и хвори, — добавила Саломэ.

— Куда же, куда мы, голубушка, можем переселиться? И где, какой полоумный подарит нам землю? — упорствовала матушка.

— Куда переселимся? Да в Караязскую степь! — заявил Датуа.

— Ой, родимые! Сегодня только и было разговору у гадалки, что о Караязах. Хвалили это место, так хвалили, что и сказать нельзя! Жарко там, говорят, малость, да это ничего. Урожай, говорят, там не успевают убирать! Гадалке самой довелось побывать там. И не так, говорят, это далеко — за два дня можно обернуться, — сыпала без передышки Саломэ.