Литературные сказки народов СССР

— Знай, глупая баба, не спущу я тебе этого навета! — рявкнул пристав и, подойдя к старшине, шепнул ему что-то на ухо. Тот напружинил шею, приосанился и грозно приказал:

— Какое вы имеете право не давать? Выходит, пристав, уважаемое должностное лицо, — слуга вам, что ли? Эй, судьи! Пошли выводить буйволицу из хлева!

— Буйволицу не отдам никому, пока я жива! — завопила мама, бросаясь к дверям.

В это время со двора донесся какой-то вопль и потом прерывистый крик:

— Караул! Убивают! Помогите!

— На помощь! — закричал старшина. — Это, верно, Ниника полоумный заграбастал Хахама Габриела! На помощь! Я же говорил ему, не связывайся с этим сумасшедшим!

Все бросились к хлеву. В дверях стойла навзничь лежал на земле Габриел, Ниника сидел на нем верхом. Одной рукой Ниника вцепился Габриелу в горло, другой в бороду и с такою силой колотил его головой о землю, что из нее лилась кровь.

Старшина со своими приспешниками бросились к Нинике, оттащили его от Габриела и начали дубасить. Тот стоял молча, лишь жалко поеживаясь. Три человека колотили Нинику до тех пор, пока моя мать не стала между палачами и жертвой. Старшина тотчас же оставил Нинику и, оглянувшись по сторонам, закричал:

— Выводите, ребята, буйволицу! Выводите скорее! — и сам направился к стойлу; помощники за ним.

Матушка, схватив в руки рукоять лопаты, бросилась к дверям стойла.

— Умру, а буйволицу не отдам! — крикнула она, становясь в дверях стойла.

— Прочь, баба! — закричал старшина, стараясь отбросить матушку от дверей, но она твердо стояла на месте.

— Что же вы смотрите? — набросился на улыбавшихся помощников старшина. — Отбросьте прочь эту осатаневшую бабу!

Все трое бросились к матушке, завязалась потасовка, раздались крики, проклятия. Вдруг высоко в воздухе взметнулась рукоять лопаты и с размаху тяжело опустилась на голову старшины. Тот, схватившись за голову, попятился. Рукоять продолжала вращаться в воздухе с необычайной быстротой. Помощники отступили к дверям. Матушка, с сумасшедшим лицом, преследовала их шаг за шагом, по-мужски ловко и сильно вращая рукоять лопаты над головами своих мучителей.

— Кетеван, на помощь! Помоги мне, ради бога! — раздался вдруг отчаянный вопль Хахама.

Мама кинулась к нему. В тот момент, когда все побежали к стойлу вслед за матушкой, Ниника снова набросился на Габриела и подмял его под себя. Он сел на него верхом и стал душить его.

— Брось, Ниника, этого басурмана! Отпусти, не бери греха на душу, — закричала ему мама.

Дядя с возгласом «эх-хе-хе!» отошел от Габриела, а тот, вскочив на ноги, торопливо бросился к дверям хлева, но матушка крепко заперла его на засов. Избитый Габриел присоединился к своей свите, стоявшей поодаль от хлева. Члены почтенной компании оглядели друг друга: лица у Хахама и у старшины были залиты кровью.

— Ах боже ты мой! — восклицал старшина. — Вы только поглядите, что с нами сделала взбесившаяся баба! Истинный бог, нам нельзя будет теперь показаться на селе!

— А будь она трижды проклята святым Георгием! — вторил старшине один из его помощников. — Что же она с нами сделала, люди милые? И чего это мы побежали от нее? Надо было тут же в дверях сшибить ее с ног и вывалять ее косынку в грязи.

— Недаром сказано, братец: разойдется баба, так ее уж на привязи и девять пар буйволов не удержат. А эта баба, клянусь святым Георгием, водится с нечистью. Расшибла мне голову, будь она трижды проклята!

— Иди-ка завяжи мне лоб, — позвал одного из помощников Габриел. — Я непременно подам на нее в суд.

— Надо подать… а то как же. Это ей так не пройдет, — подтвердил старшина.

— Я же сказал вам, — заявил судебный пристав, — что деньги должен уплатить Габриел, а не они! А вы заладили: надо, мол, с них взыскать! Вот и взыскали! Ради бога, никаких жалоб! А то потом придется мне же самому расхлебывать кашу. Все же лучше по-семейному, тишком да ладком обделать это дело.

Пришедшие погалдели еще немного, и потом вся свита обступила Хахама Габриела и стала требовать вознаграждения за свои услуги. Габриел долго отнекивался, но под конец ему все же пришлось раскошелиться и выложить старшине пять рублей, а его помощникам по трешке, — пятнадцать рублей положил в карман судебный пристав! После этого они покинули наш дом.

VII

Вскоре после ухода Габриела и его свиты у Датуа начался приступ лихорадки. Целую неделю его трясло; через неделю он хотя и встал с постели, но был худой и желтый — ни дать ни взять покойник.

Однажды вечером Датуа сидел у дверей нашего дома и печально глядел в сторону кладбища; страдальческое выражение его лица говорило о душевной подавленности. Глаза больного, глубоко запавшие в орбиты, глядели в сторону кладбища и словно завидовали тем, кто уже лежал в могиле.

Долго сидел так Датуа, потом поднял голову, осмотрелся и, вздохнув глубоко-глубоко, произнес громко (словно он мог быть услышан теми, к кому были обращены его слова):

— Счастливые! Счастливые! — потом снова поник головой и отдался своим безысходным думам.