Читаем Литературные встречи полностью

— Ах, дурачок ты, дурачок! Ну зачем ты сюда ходишь, а? Тут народ нехороший, смотри, как они тебе носик оцарапали.

Не видал он его противников, с теми, возможно, и похуже было: ведь Васенька был среди них тяжеловес. И вдруг пропал, исчез бес­следно. Тетя Люба плачет, тетя Ира тоже, дядя Коля ходит грустный. Я даже перестал их навещать, понимал, что им теперь не до разгово­ров со мной. Потом, этак через неделю, встречаю Любовь Федоровну всю сияющую.

— Ах, дядя Федя! Как я рада, что встретила вас! Хотела уж Николая Ивановича своего за вами посылать. Приходите сегодня к нам на вечер обязательно, обязательно!

— Что же это такое случилось у вас?

— А вот я вам и не скажу. Придете — узнаете. До вечера! При­оденьтесь немного, у нас будет большое общество.

«Неужто тетю Иру за кого посватали? — подумал я.— Так это ма­ловероятно».

И вот вечером принаряженный, одетый в первый в моей жизни костюм, сшитый в кредит, сижу у Копыловых-Барановских. Обще­ство действительно большое, человек до сорока, да все настоящие москвичи, не то что мы, понаехавшие из деревень. И стол сервирован красиво, сверкает на нем настоящий хрусталь, стопки, рюмки, фуже­ры, в графинах искрятся мадера и портвейн — они в тот год только появляться начали, я их в жизни не пробовал, только названия знал по романам. И как все сели, Любовь Федоровна встала, подняла кро­шечную рюмочку и начала свою речь:

— Дорогие друзья мои! Многие из вас еще не знают, не в курсе дела, как теперь говорят, с чего это ради у нас пир такой затеялся. Так вот я сейчас все вам поясню. У нас было пропал наш милый Ва­сенька, а теперь он нашелся.

И Любовь Федоровна указала на диван, где на подушечке-думке лежал этот мучитель мой. Только это был не прежний кошачий буржуй, а тень его, кожа да кости. И тут выяснилось, она подробно все рассказала, где пропадал он больше недели.

Кот есть кот. Как ты его ни закармливай, а все же кошачий ин­стинкт в нем окончательно не заглохнет. И Васенька нет-нет да от­правлялся куда-нибудь поохотиться за мышами. Вот и в этот раз учинил в кастелянской мышиный погром, хотел отправиться восвоя­си, а дверь заперта. Что было делать ему? Он углядел, что форточка в одном окне приоткрыта, решил махнуть через нее, а открыта она была только в одной раме, во внутренней, в наружной же была за­крыта. И угодил кот в промежуток между огромными рамами, откуда ему при его толщине и весе никак было не выбраться.

Удивительнее всего, что мимо этого окна проходили не только воспитатели, не только ребята, но и сама Любовь Федоровна, и тетя Ира, и дядя Коля, да не замечали Васеньку. Выручил же его заведую­щий приемным покоем Короленко. Вечно он спешил, суетился, торо­пился, кота и не думал искать, а он-то и углядел его. И вот семейное торжество, тосты за спасителя Васеньки, за него самого, за семью Копыловых-Барановских, и хоть мне смешно отчасти, а уже понимаю их, даже кота отощавшего жалею, хоть и опять надо мне бояться его ночных похождений.

Но боялся я напрасно, потому что в скором времени переехал на житье в Трехпрудный переулок. У меня уже были напечатаны первые рассказы, вышла небольшая книжечка, и я решил перейти на литера­турные хлеба, думая, что теперь уж дело пойдет. Ах, какая наивная душа я был в те времена!.. Как бы то ни было, уволился из Покров­ского приемника, только жил там, вернее доживал последние дни, за­ходил вечерами к Копыловым-Барановским, беседовал с Любовью Федоровной и вдруг она мне говорит:

— Есть у меня в отношении вас думка одна, дядя Федя, и я должна ее осуществить. А то, боюсь, уедете, не успею. Для вашей же пользы, и я это долгом своим считаю.

— Что же за думка такая? — заинтересовался я.

— Есть один литературный кружок,— начала она.— Называется «Современник»...

Кружков разных было тогда немало. Этот, по ее словам, соби­рался нечасто, на квартире одного из членов. Ничем не похож был на «крестьянских», на «Кузницу», а скорее на «Никитинские суббот­ники», но куда скромней, в меньшем размере. Их, «современников» этих, всего и было десятка с полтора.

— И вот,— продолжала Любовь Федоровна,— есть там один че­ловек, дядя Федя, с которым вам обязательно надо познакомиться. Вы так необходимы друг другу, подходите один другому. Это, конеч­но, мне так кажется, но думаю, я не ошибаюсь.

— Это кто же такой?

— А вот потом и увидите, пусть пока будет тайна. Я переговорю там со своими, они не станут возражать, а как приведу вас, вы и са­ми увидите, с кем я хотела вас познакомить. Думается, знакомство это перейдет в дружбу и будет это вам обоим только на пользу.

С ума сойти! Что за человек? Пойти-то я пойду, но почему она с такой уверенностью говорит о какой-то будущей дружбе?

— А он пожилой? — любопытствую я.

— Да нет же, ваших лет и тоже начинающий.

— Ну что ж, раз вы считаете нужным, знакомьте.

— И познакомлю!

Любовь Федоровна поговорила со своими кружковцами, и в один из дней, кажется, это было в воскресенье, вечером мы с нею и пошли. Да, перед тем как идти из дому, она посоветовала мне захватить что-нибудь свое написанное, но еще не напечатанное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное