Литературные зеркала

Наш мозг не умеет жить на холостом ходу - это исключительно целесообразный инструмент, генетическая программа коего предусматривает неостановимый поиск - ив частности поиск подобий (вспомним, что всякое обобщение являет собой констатацию неких сходств и различий; с такой точки зрения истина - мимесис высшего порядка, теоретический, абстрактный мимесис).

Путешествие мимесиса через сознание и подсознание завершается его возвратом в объективный мир. Анализ сознания оборачивается в литературе анализом того, что этим сознанием отражено,- и опять мимесис усваивает образ зеркала, правда, зеркала, воспринимаемого теперь со стороны как целая система. Иллюстрацию к этой мысли снова охотно предоставляет Ауэрбах: "В эпоху первой мировой войны, в предшествовавшие ей годы и в последовавшее за ней время,- пишет он,- в Европе, переполненной до отказа самыми разными, не приведенными в равновесие жизненными формами и идейными комплексами, в Европе, неустойчивой и чреватой катастрофами, некоторые писатели, обладающие интуицией и умением хорошо видеть вещи, открыли метод, позволявший разлагать действительность на многообразные и многозначные отражения глубин сознания...

Однако этот метод - не только симптом хаоса и беспомощности, не только зеркало, отражающее гибель нашего мира... Затрагивается стихийная общность жизни всех людей; и именно произвольно выбранный момент в какой-то мере независим от всех тех спорных и шатких порядков, за которые борются и из-за которых приходят в отчаяние люди..." (с. 542, 543).

И еще о системе зеркал. В "Улиссе" Джеймса Джойса "наиболее радикальным образом применена техника многократного отражения событий в сознании, техника расслоения времени". Чуть дальше: "Если отражение в сознании и расслоении времени лишь немногими писателями применялись с той же последовательностью, что Прустом или Джойсом, то следы и влияние таких приемов можно найти почти повсюду..." (с. 536).

Не столько сама мысль, сколько словоупотребление симптоматично: чем ближе к современности, тем труднее ученому обходиться в своей трактовке мимесиса без "отражения". Впрочем, и мысль знаменательна: анализ сознания приобретает в новейшее время огромную миметическую функцию; художник не просто входит в зеркало, но, проделав эту фантастическую операцию, забирается герою в душу, чтобы сквозь нее, как через перископ, выйти на новые горизонты познания, войти в последующие зеркала, которые в свой черед откроют ему Атлантиду иных душ и иных реалий, а скорее всего новые нюансы все той же знакомой души, все той же примелькавшейся действительности, но теперь она станет воистину Атлантидой: такова захватывающая экзотика неузнаваемого в узнаваемом, узнаваемого в неузнаваемом.

Отражение обнаруживает в себе неисчерпаемую систему отражений - но, с другой стороны, всякая система отражений остается всего-навсего отражением. И ни к чему здесь это нарочитое "всего-навсего". "Всего-навсего" в данном случае совпадает с границами искусства - а искусство безгранично.

Шествовать дорогами мимесиса следом за Ауэрбахом поучительно, потому что вряд ли еще кто-нибудь проделал столь кропотливую инвентаризацию зеркал мировой литературы (разумеется, метафорическую инвентаризацию и, разумеется, метафорических зеркал, что нельзя не оговорить специально).

СОСИСКА ИЛИ ЧЕТВЕРОНОГОЕ?

Эволюцию мимесиса в схематичной форме повторяет или разыгрывает ребенок в своем творчестве - видимо, согласно знаменитому постулату биологии: онтогенез повторяет филогенез (развитие индивида повторяет развитие вида).

Передо мной детский рисунок (не столь уж важно: чей-то сегодняшний или мой собственный, мемуарный, тогдашний).

Домик, напоминающий спичечную коробку: кривая линия, обозначающая прямую, под углом к ней другая кривая линия, еще линия, и еще. Углы, под которыми эти четыре линии пересекаются, теоретически равны - каждый девяноста градусам, но исчислению в градусах практически не поддаются, так как чужды самому духу геометрии.

Рядом с домиком, возвышаясь над ним,- нечто вроде сосиски, перетянутой посередине. Сосиску поддерживают скрещенные в виде буквы "Л" палочки. Это собака, а может быть, лошадь - во всяком случае, живое существо, и притом четвероногое: голова и туловище - две половины сосиски, а узенькая перемычка между ними - шея.

Каковы признаки того, что домик - это домик, а сосиска - четвероногое? На домик, то есть на импровизированный квадрат, посажен треугольник, передающий идею крыши, а на треугольник - нашлепка с закорючкой соответственно: труба и вьющийся над нею дымок. Кроме того, внутри квадрата есть квадратики с крестиками - окна.

У четвероногого на малой сосисочной части тоже наличествуют нашлепки (правда, без закорючки) - это уши. А одухотворяющим элементом являются на сей раз кругляшки глаз.