Литературный агент

— Господа, проблема не в Юле, а в вас. Вы оба — отпетые анахореты, а она — герой нашего времени, где вчерашние извращения уже давно стали нормой.

— Нормой в монастыре? — уточнил я. — Или всего лишь в вашей тусовке?

— Всего лишь? — Тимур глядел на меня чуть ли не враждебно. — Монастырь взят для пущего эффекта, а молодежь вся в этой тусовке. (К моему великому сожалению, — добавил как бы в скобках, — я лично люблю целомудрие.) Юла рассчитала правильно: сначала эпатаж, завоевание влиятельной продвинутой публики, зато теперь — полная внутренняя свобода, пиши о чем хочешь — и все пойдет на «ура»!

— Так не бывает, — возразил Старцев. — На какие рельсы встанешь, по таким и катишь, на какого коня сядешь, на том и скачешь.

— Пусть скачет, — засмеялся Тимур. — Это не порнуха, Федор Афанасьевич. Ведь талантливо? И все шокирующие моменты поданы не «грубо, зримо», а игрой словами и метафорами…

— Пиши диссертацию! — пророкотал «живой классик». — О новой русской прозе!..

«Бесполезный спор, — я как-то окаменел на старом диване с валиками, — безнадежный, потому что ничего нельзя исправить, потому что ничего Юла уже не напишет…»

Отец продолжал:

— Я поставил условие: или она сменит пластинку — или покинет мой дом.

— И Юла выбрала второе, — пробормотал я.

— Напротив, поначалу повинилась, так по-детски: больше, папочка, не буду. Все оказалось издевательством, соблазн славы — она уже вошла в моду — победил. Через несколько месяцев (так же для меня неожиданно) загремело продолжение — «Двуличный ангел». После чего мы расстались. — Он помолчал. — Юла хочет что-то передать мне?

— Нет.

— Вы собираетесь пожениться?

— Нет.

Я случайно поймал внимательный взгляд Тимура, он вскочил: пойду, мол, пройдусь, на озера полюбуюсь (запоздалая тактичность). Его не удерживали. Мы в молчании смотрели, как удаляется он по дорожке меж цветами и гроздьями, вот скрылся в зелени, проскрипела калитка…

— Вы скажете, наконец, что вам от меня надо? — произнесено с каким-то усталым презрением.

— Узнать, где находится та пурпурная комната.

— Которая вам приснилась?

— Которая мне приснилась.

Хозяин медленно поднялся, побледнев, упираясь руками в столешницу; я тоже встал.

— От меня вы ничего не получите. Убирайтесь.

Он явно не владел собою, стало его жаль; уже снизу, сойдя с крыльца, я обернулся:

— Федор Афанасьевич, я вас задел чем-то. Простите.

— Бог простит.

В окошке над ним, как в позолоченной портретной раме, проявилось юное лицо — действительно больное, с приоткрытым ртом и мутными, словно слепыми глазами. Вдруг они ожили, расширились от ужаса. Что за странная семья, Господи! Это «видение» меня доконало. Я ускорил шаг, потом побежал, упругие цветочные головки ударялись о колени, щеколда не сразу подалась, улица, озера, чайки… Издали казалось, будто они кружат над лесом, и подвернулось таинственное евангельское «слово»: «Где будет труп, там соберутся птицы».

О. Киприан

Прагматичный, без «нервов», план был таков: обойти лесной массив по периметру в поисках своей машины или (пятьдесят на пятьдесят) уже следов — прощальный привет от нее — а там уж несложно найти тропку к чертовой избушке. Однако на полпути к лесу справа, в праздных под паром полях завиднелся необычный предмет: полукруглый, как морская раковина, золотящийся на солнце. Я пошел на блеск его и через некоторое время, пройдя через лощину с одуванчиками, различил как бы якорь, потонувший в дрожащем майском мареве. Оказалось, купол храма и крест в низине меж холмов, там и село из одной широкой пустынной улицы.

Я прошел ее из конца в конец; крайний дом — изба с замшелой крышей из шифера и ржавой трубой — привлек мое внимание: на его столетнем пороге стояла столетняя старуха в брюках, меховой горжетке и платке, завязанном по-крестьянски под длинным подбородком. На костлявом плече ее удобно устроился крупный пепельный кот. Я поздоровался, мне не ответили, приблизился, старуха смотрела на меня не мигая желтыми глазами и тихо шипела (понятно, кот шипел, но его мордочки не было видно — и такой вот создавался сюрреализм).

— Вы, наверное, давно тут живете и все и всех знаете, — говорил я; вдруг она достала из брюк папиросы со спичками и закурила; вот это деревенская бабушка, лихо! — Не подскажете, кому принадлежит избушка в здешнем лесу, похожая на вашу?

В ответ — молчание.

— Или как к ней пройти, а?.. Ну, извините.

Я вернулся к церкви на другом конце села, окруженной каменной оградой с кипарисами внутри, сел на лавку у ворот с висячим замком. Подождал и дождался: подъехал автомобиль, близнец моей «копейки», вышел батюшка в облачении и с потертым саквояжем, должно быть, ездил на требы.

Моему вопросу он не удивился, ответил обстоятельно:

— Избушка эта находится в нашем Чистом лесу. Да, такое вот название, при прежней власти был он заповедником. В лесу — точнее не могу сказать, поскольку никогда там не бывал. Кому она принадлежит — знаю.

— Кому?

— Сначала объясните причину ваших расспросов.

— Батюшка, речь идет о жизни и смерти!.. — начал я надрывно.

Он жестом остановил меня, вглядываясь мне в лицо светлыми слезящимися глазами.