Литературный агент

— Алексей Юрьевич, это мое единственное сокровище — Денис. — Тихомирова достала из пижамного кармашка ключ, перегнулась через поручень кресла и открыла ящичек изящной тумбочки; кокетство женщины с появлением сына сменилось сдержанным достоинством. — Сколько?

— Ну хоть тысчоночку.

Принял купюру и исчез так же внезапно, как появился. Мы выпили, добив бутылку, Лада закурила. Курила она непрерывно, как и Старцев, Покровский, как мой дед — манера, ставшая сущностным элементом образа жизни, средством приглушить творческий темперамент, нервность, страстность, напряг.

— Почему ты сказал тогда на юбилее, что Юле грозит смерть?

— Про смерть сказала ты.

— Разве?.. Впрочем, женщины всегда преувеличивают.

Я даже рассмеялся.

— Ты настоящая женщина. Но вот и Старцев тоже твердит про смерть. Странно.

— Когда ты его видел?

— Сегодня у него на даче. Там был и Тимур Страстов.

— Охотится за Манюней, — процедила Тихомирова, — прежде Юлы добивался. А отец слеп, понятно, одну упустил…

— Ну и как, Тимур добился?

Чувственные губы ее тронула слегка презрительная улыбка.

— Это уж ты у подружки своей спроси. И не ревнуй задним числом, человек должен получить свою долю удовольствия. Впрочем, — вдруг добавила она проницательно, — я не ощущаю в тебе страсти, ты не влюблен в нее.

— Вот как?

— Вот так: ты вознамерился изгнать беса. Князь Мышкин и Настасья Филипповна — любовь из сострадания, нелепая и книжная. И хотя он был монахом в миру, помнишь, чем дело кончилось?

— Ее зарезали, — вырвалось у меня; из коридора, словно в ответ, затрещал телефон.

Она вышла, я прислушался: «Где ты пропадал, Юлик?.. Нет, не едем… Я позвонила и отказалась от путевок… Просто расхотелось…» Я быстро подошел к ней. — «Это Громов? Он мне нужен, простите». — И взял у растерявшейся женщины трубку, донеслось: «Что за каприз, Ладушка? Я вещи собираю…»

— Здравствуйте, Юлий.

— Кто это?

Я объяснил, он вспомнил.

— И что вам надо?

— Поговорить.

— О чем? — в голосе его слышался явственный испуг, и я нажал:

— Жду вас у себя в двадцать седьмой квартире.

— А Лада в курсе?

— Да вот она рядом стоит.

Абсурдизм

К моему удивлению, он и впрямь приехал через полчаса. Мой ровесник, светловолосый, в модных, с тонкой дорогой оправой очках, которые очень «выгодно», «интеллектуально» изменили его лицо. «Не видал вас в очках». — «А что? Это не криминал!» — «А кто говорит?..» — начал я с удивлением. — «Шучу. Где вы меня раньше видели?» — «Как где? Я вам только что по телефону…» — «Да, да, у Старцева и в ЦДЛ. Так, может, мы пройдем?» — «Прошу вас».

Бестолковый этот разговор начался скоропалительно в дверях. Известный «скандалист» нервничал. И вообще: примчаться к ночи по первому зову едва знакомого человека…

В дедовском кабинете лампа под зеленым матерчатым абажуром на громоздком письменном столе эпохи соцреализма уютно озаряла зеленое сукно столешницы, корешки книг в высоких застекленных шкафах, полстены с портретом. В электрический круг вползла змейка дыма — Юлий закурил американскую сигарету и прервал напряженное какое-то молчание:

— Мы тут одни?.. Учтите, я Тихомирову предупредил, что к вам зайду.

— Зачем?

— А зачем вы меня вызвали?

Определенно придурок, Юлия была права!

— «Криминал», «вызвали»… Уж не за чекиста ли вы меня принимаете?

— За чекиста? — Юлий коротко рассмеялся. — А вы на самом деле археолог?

— Истинная правда.

— Симпатичное занятие — копаться в древнем дерьме. И что вам от меня нужно?

Я понятия не имел. Сегодня утром на балконе моим измученным сознанием овладела своего рода мания: убийца — кто-то из них (из тех, кто стоял тогда за моей спиной и смотрел и слушал интервью Юлии Глан: «Блаженны кроткие и нищие духом — оригинально, чудно, блеск!..»). Но вероятно — очень даже вероятно! — я просто боялся остаться один во тьме той ночи и сколачивал компанию «подозреваемых». Тем не менее, «блаженный бред» про избушку в лесу производил вот какой странный эффект: это мистическое местечко им знакомо — так казалось мне, всего лишь казалось… И я опять выпустил пробный шар:

— Меня мучает необычный сон.

— Необычное начало диалога. — Ироническая улыбка искривила нервные тонкие губы. — Может, вам «баюшки-баю» спеть? Только имейте в виду: я — натурал.

— Кто?

— Люблю спать с бабами.

— Не бойтесь, Юлик, я тоже на мужчин не покушаюсь.

— Слушайте, что вам от меня?.. Ах да, сон. Что за сон?

— Старая избушка в Чистом лесу, — зашептал я в духе «юродивого», — кровь на пурпуре.

Громов отшатнулся, стукнувшись маленькой головой о деревянный верх кресла. Сухой полый стук. Пауза. Он перевел дух.

— Сильно! На секунду вообразилось, будто вы… — повертел пальцем у виска. — Я даже струхнул.

— А может, я и впрямь… — я повторил жест, а у него вдруг вырвалось:

— Нет.

— Нет? Пурпурная комната существует в природе?

— Это же вам такой «сюр» приснился. Я ни при чем, я ничего не знаю.

Я не выдержал:

— Как вы все странно себя ведете!

— Про «всех» не знаю, про себя скажу. Мы собирались с Ладушкой в Пицунду. Внезапно она отказывается. Без объяснений! Трубку берет мужчина и предлагает «поговорить». И вот я здесь.