Литературный агент

— Вот уж не дешевка! (Я понял подоплеку его скандального появления.) Не буду называть цифр, не буду, под раскаленным утюгом не буду! — замахал руками. — Каждый роман обошелся в копеечку, но каждая копеечка вернулась с детками. Особенно «Двуличный ангел», который получил Анти…

— Да знаем! — повела Тихомирова дымящейся сигаретой в левой руке и осушила бокал красного вина; ленивые жесты, ленивая поза полного тела; но эта ее безмятежность показалась мне обманчивой из-за сверкающих беспокойных глаз. — Копеечная культура.

И Юлий Громов (какой-то то ли «левый», то ли… словом, скандальное имя, тоже на слуху) подал строгий голос:

— Ладушка, это нормально: попса для плебса. Посвященные ее не читают.

— Не знаю, кто тут и во что посвящен… — начал хозяин скептически, но Покровский, сосед мой по площадке, страстно перебил:

— Вы все не о том спорите! Дело не в эстетике, а в этике. Пишет Юленька превосходно, но тем вернее губит свою душу.

— Ой-ой-ой, какие мы нежные! — передразнил трепетную интонацию Платона

Михайловича издатель. — Вы не умеете, а она умеет.

— Что умеет?

— Продать.

— Вот именно! Она профанирует христианские мотивы. Вы не понимаете, что ее ждет там?

— Где? — удивился Джон Ильич.

— В посмертии.

— Слыхали! — отмахнулся издатель. — Ваш плачевный журнальчик народ пугает. Юла в эти детские страшилки не верит. А если поверит, — он пожал плечами, — успеет замолить грехи, молода. Гениальный ребенок.

Я спросил:

— А если не успеет?

Присутствующие уставились на меня; вопрос мой и правда прозвучал как-то зловеще; дурнота, охватившая во время «Русского Логоса», еще не прошла.

— Вы что имеете в виду? — уточнил Старцев.

— Ничего конкретного. Хотя…

— Вы знакомы с Юлией?

— Сейчас в первый раз увидел.

— Так не каркайте!

— Папочка! — Маня глядела на меня, приоткрыв рот, с видом испуганного ребенка. — Почему вы сказали, что сестра не успеет спастись?

— Я только предположил… очень глупо, простите.

— Нет, скажите, пожалуйста.

— Несмотря на самоуверенные манеры, Юлия Глан производит жалкое впечатление. Так мне показалось.

— Жалкое! — хохотнул Джон Ильич. — Да вы знаете, сколько она зарабатывает?

Старцев — раздражаясь:

— Помолчите! — и ко мне: — Что еще вам показалось?

— Что ей грозит опасность.

— Чушь! — оборвал он. — Вы видите по ящику, как молоденькая дура несет чушь, и выступаете с такими претенциозными предсказаниями… Какого рода опасность?

«Смерть», — хотел сказать я, но не решился.

— Вдруг стало страшно за нее.

В последовавшей паузе кто закурил, кто выпил, а Тихомирова промолвила:

— Вы стремитесь нас заинтриговать или действительно имеете дар?

— Какой дар?

— Предчувствовать смерть.

— Разве я произнес это слово?.. Извините, я редко пью, вот и разыгралось воображение.

Не хотелось их пугать, да и можно разве внятно выразить тот промельк ужаса, что испытал я, когда глядел на экран?.. Мне самому была непонятна его природа.

— Все-таки хотелось бы поговорить. Кто-нибудь знает, как связаться с вашей дочерью?

— Кто-нибудь знает, — отчеканил Старцев. — Но не мы. Уже два года она с нами не живет.

Издатель проворчал:

— Молодой человек, откуда мне знать ваши намерения? Я рисковать не хочу.

— Еще бы! — подхватил фотокор лукаво. — А вдруг внук адмирала распропагандирует курочку, несущую вам золотых деток?

Наутро мне позвонила Маня и дала телефон Юлии Глан.

Пурпурная комната

Я представился и сразу сказал, что узнал номер от сестры; это подействовало: Юлия назначила встречу в тот же день в Доме литераторов. Когда-то я бывал там с дедом и запомнил, что кого попало в писательские палаты не пропустят, и ждал у входа под железным навесом. Шел дождь, Большая Никитская лаково блестела мостовой, когда подъехало такси, выпорхнула из него писательница (никак это громоздкое слово к ней не подходило!), девушка в шикарном светло-сиреневом плаще, подошла — мокрый порыв ветра вдруг обдал меня иноземным ароматом — и спросила:

— Вы — Алексей?

И мы проникли без проблем в самое нутро цитадели — двухсветный Дубовый зал, почти пустой в неурочный час. Юноше официанту (южнорусской внешности, этакий гарсон) она сказала:

— Вадик, мне как обычно. А вы что будете?

— Чашку кофе принесите, пожалуйста.

— Да ладно, я плачу. Что?

— Кофе.

— Окей. Вас мои послали?

— Нет. Вчера я был у Федора Афанасьевича на юбилее.

— На каком еще юбилее?

— Тридцатипятилетие литературной деятельности.

— Тридцать пять лет, с ума сойти! Знаете, а моя деятельность началась здесь.

— В ресторане?

— Забавно, правда? Вот за эти заветным столиком.

Гарсон принес крошечную чашечку кофе, пирожные, бутылку красного вина и два бокала.

— Вы совсем не пьете?

— Я за рулем.