Литературный институт

Бритый выдернул занесенный топор, бородатый ударил поэта поддых, потом уже не помню который взял его за шкирку и вернул не в лоно Святой церкви, а в его собственную за… замусоренную комнату.

Этот паскудный Дровосек вечерами бегал вдоль нашего заочного этажа, пинал все двери подряд (по причине пропитой памяти) и орал:

– ХХХХХка!… Сука, ****, *** ***, ***, ***, ***, *** !.. Где ты там – выходи, я тебя *** хочу!!!

(Поясню, что «Х» стоят вместо букв ее имени, а знаки «***» обозначают ненорматив.)

Я считал, что похотливый пиит швыряет эпитеты и изъявляет желания безосновательно.

Просто приличные женщины в нашей клоаке всегда жили по двое, а по одной селились именно те, которых он аттестовал непечатно.

А эта девушка была одна – наверное, еще не отошла от своей жизненной трагедии и тяготилась любым обществом.

Ведь даже имея (как я узнал впоследствии) радушную московскую тетку, она предпочитала жить в смрадном одиночестве нашей «литобщаги» – именно так мы именовали между собой притон муз, пьянства и разврата, на время соединявший всех нас.

Но так или иначе, косорылый стихотворила из лесотундры позволил мне узнать ее имя.

А вот познакомились мы при обстоятельствах почти романтических.

2

В тот вечер в моей…

Именно в моей, поскольку в преддверии выпуска институтское начальство селило нас поодиночке для комфорта, необходимого при подготовке к госэкзаменам и защите диплома. Словно никто не имел понятия о том, что в условиях совместного проживания здоровых мужчин и нормальных женщин этот комфорт будет использован для занятий совсем иного рода…

В моей комнате, украшенной мною для нормальной жизни всеми средствами, собралась теплая компания.

Несколько граждан мира.

Своим присутствием говорящих без слов о том, что для людей искусства нет и не может быть национальных различий, откуда бы они ни собрались.

Это был истинный цвет нашего курса.

Их стоит вспомнить по отдельности.

* * *

Саша Ануфриев.

Драматург из Самары.

Тонкий умный художник.

Обладавший талантом демиурга, способного передать облик любого человека при помощи пары слов (причем не всегда непечатных!)

Невероятно вспыльчивый, но быстро отходящий.

Страстный любитель жизни во всех проявлениях.

Среднего роста, плечистый и крепкий – Казанова с профилем Бонапарта.

Человек, с которым можно было идти хоть в огонь, хоть в воду, хоть к чорту в зубы, хоть к незамужним актрисам из народного театра города Люберцы.

Человек с большой буквы, сыгравший ключевую роль в Литинститутском периоде моей жизни.

Мой ближайший и вернейший друг, с которым мы всегда селились вместе вплоть до последней сессии.

С которым вели диспуты о русской словесности, коим позавидовал бы великий Потебня. Например, однажды полдня валялись на койках по причине дождливого воскресенья и пытались прийти к согласию относительно того, как правильно образовать множественное число от слова, означающего нецензурную часть женского тела – точнее, какой должна быть вторая буква: «Ё» по аудиальной ассоциации со «звезда – звёзды», или «И» – по графической, хотя и непонятно с каким цензурным словом. И видели предмет дискуссии не шуточным, а вполне серьезным: сами себе мы казались зрелыми, но на самом-то деле были тогда молоды, как черти…

Мы вместе уезжали утром в институт, вместе сидели на занятиях, вместе оттуда сбегали, вместе гуляли, ходили в театры и знакомились там с женщинами.

Хотя по причине моего тогдашнего целомудрия Шура все-таки не взял меня с собой в общежитие института ВГИК. Он и сам вернулся оттуда ошарашенный; в сравнении с этим венерическим храмом любви наш лупанарий казался отделением института благородных девиц при католическом монастыре. Ведь у нас все это проходило кулуарно и вдали от чужих глаз, лишь мучимый томлением плоти Дровосек бегал по коридорам и орал, как ускользнувший от ветеринара кот – да и то лишь орал. А будущие светила Советского киноискусства жили в простоте древних греков. И любые приглянувшиеся друг другу люди в любой момент занимались любимым делом, даже не заперев дверь – всякому случайно вошедшему предлагалось сесть на соседнюю кровать и подождать, пока они насытят свои нервные окончания.

При своей художнической страсти ко всем проявлениям бытия Саша Ануфриев был невероятно глубоким и остро чувствующим. И я благодарен судьбе, сведшей меня с таким человеком хотя бы на пять лет.

* * *

Украинец Юра Обжелян.

Прозаик с творческого семинара Владимира Орлова (автора нашумевшего романа «Альтист Данилов», выучившего и мою безответную Аню Дубчак/Анну Данилову/Анастасию Орехову/Ольгу Волкову, имеющую еще бог знает сколько псевдонимов в издательстве ЭКСМО, и моего друга Валеру Роньшина, автора непревзойденных детских книжек из СПб

Высокий, с черными глазами, утонувшими в тени черных ресниц. Красивый, словно лейтенант из фильма про войну по роману Юрия Бондарева.