Литературный призрак

В ванной обнаруживаю, что она опять развлекалась с жидким мылом. Кати всегда покупала жидкое мыло во флаконах с помпочкой. И горничная тоже. И все было хорошо, пока она не обнаружила, как весело брызгать из помпочки. Лепехи мыла повсюду – на стенах, на унитазе, на полу в душевой кабинке, и там – ну да, как раз там, – куда я только что положил рубашку. Везде эти мерзкие пятна, похожие на брызги засохшей спермы.

– Ну-ну. Развлекаешься? А вытирать все это кто будет?

Как ни странно, она никогда не прикасается к косметике и туалетным принадлежностям Кати. Только к моим. Интересно, почему я до сих пор не избавился от женского барахла. В шкафчике лежит упаковка тампонов. Две упаковки. С одной капелькой и с тремя. Горничная ни разу не взяла ни одного. Не понимаю почему. Может, это одна из китайских причуд – не пользоваться тампонами. Ведь не надевают же они памперсов на младенцев, и те кладут прямо в трусы, где угодно и когда угодно. Но при всем при том горничная пользуется тальком, увлажняющим кремом, пеной для ванны – очень охотно, без зазрения совести. И почему она, собственно, должна испытывать угрызения совести по этому поводу, если не испытывает по другим?

Сунул голову под душ. Так, намочил, намылил шампунем, втер, ополоснул, теперь восстановитель, размазал пальцем полоску подсохшего мыла на стене, взбил в пену, смыл, вытер. На все про все две минуты. Ополоснулся – и хорошо, а о расплате подумаем потом.

Досуха вытираюсь, втягиваю живот. В последнее время это мало помогает. Нил, когда у тебя начала расти эта хреновина? По идее, от постоянного стресса теряют в весе. Я наверняка теряю, но из-за диеты из вафель, фруктовых пастилок, сигарет и виски набираю больше, чем уходит из-за стресса. Пузо как у беременной. Тьфу! Передергиваюсь от отвращения. Интересно, если бы Кати удалось забеременеть, изменилось бы что-нибудь или нет? Завязал бы я тогда, пока еще мог, или маялся бы еще больше? Если только можно маяться еще больше и… и не умереть. Не знаю.

Запахло горелым. Черт! Утюг!

Да нет же, я не включал утюг. Вафли подгорели. Черт, черт, еще раз черт. Завтрак пропал к чертовой матери. Можешь не спешить, Нил, вафли уже не спасти. Вафли, как тот мост, слишком далеко{48}. Когда вафля перестает быть вафлей? Когда она превращается в кусок угля, черт бы его побрал. Придется для питательности насыпать побольше сахара в кофе, другого выхода не вижу. Жидкий завтрак. Так, в гостиную. Из-под двери показалась темная струйка. Кровь, что ли? Чья кровь? Ее? В этой квартире всего можно ожидать, больше я ничему не удивлюсь. Нет, жидкость темно-коричневая. Вот же ж хрень! Наверняка я сунул в кофеварку два фильтра вместо одного, а мы ведь знаем, что бывает в таких случаях, правда, старина Нил?

Бегом на кухню. Кофеварку долой, тостер долой, голову долой!{49} Не угодно ли стакан чистой воды на завтрак, Нил? С удовольствием. Ох, нет чистых стаканов. Ну что ж, тогда плошку чистой воды. Превосходно. Приятного аппетита, Нил. Окидываю взором свои кухонные владения. Видок – будто Кит Мун похозяйничал здесь месяц. Хотя нет, Кит Мун против меня – чистюля{50}. Извини, горничная, я тебе за это приплачу.

– Ты ж проследишь, чтобы я приплатил. И сполна, и сверх меры.

Надевай галстук, Нил, и бегом на работу. Этим узкоглазым толстосумам и так придется тебя ждать, нельзя испытывать их терпение. Сумасшедшее утро. Даже в окно не успел взглянуть – что за погода. Прочитал прогноз на пейджере: облачно, без осадков. Значит, зонтик не понадобится. Типичная азиатская не-погода. Забыл. Привычный пейзаж: голый склон холма, затянутый туманом, сонное море.

Выключил кондиционер. Опять. Радио оставляю включенным – для нее, как, бывало, моя мама – для собаки. Из спальни слышны деловые новости по-китайски, на кантонском диалекте. Не знаю, как она к ним относится – иногда слушает, иногда выключает, иногда ловит другую волну.

– Будь умницей, веди себя хорошо. – Я втиснул ноги в туфли, не развязывая шнурков, схватил кейс и свою связку ключей.

Кати обычно отвечала:

– Слушаю и повинуюсь, мой охотник-добытчик.

Она никогда не отвечает.

Пошел, пошел… Ну все, вышел.

Лифт как раз идет вниз. Слава богу. А то опоздал бы на автобус к парому. Двери открылись. Протиснулся внутрь, в толчею мужских тел, желтоватых и розовато-серых. Да ладно, все мы одного племени, обитатели резервации финансового благополучия, иначе нам было бы не по карману это жилье. В лифте пахло пиджаками, лосьоном после бритья, кожаными ремнями, гелем для волос и еще чем-то затхлым. Может, застоявшимся тестостероном. Все молчали. Похоже, не дышали. Я повернулся так, чтобы мой член не упирался в член другого добытчика, и в поле зрения попала дверь моей квартиры с номером 144.

– Нехороший номер, – сказала когда-то госпожа Фэн. – Дело в том, что «четыре» по-китайски произносится так же, как «смерть».

– Нельзя же всю жизнь только и делать, что избегать цифры «четыре», – возразила ей Кати.

– Допустим. – Госпожа Фэн прикрыла печальные глаза. – Есть еще одна проблема.

– Какая же? – спросила Кати, улыбаясь мне краешком рта.