Читаем Литературный путь Цветаевой. Идеология, поэтика, идентичность автора в контексте эпохи полностью

Литературный путь Цветаевой. Идеология, поэтика, идентичность автора в контексте эпохи

Не кр'aдущимся перешибленным зверем, —Нет, каменной глыбоюВыйду из двери —Из жизни. – О чем жеСлезам течь,Раз – камень с твоихПлеч!Не камень! – УжеШиротою орлиною —Плащ! – и уже по лазурным стремнинамВ тот град осиянный,Куда – взятьНе смеет дитяМать.

(«Разлука», 6; СП, 211)

Тот же, что и в поэме «На красном коне», полет «в лазурь» вновь и вновь совершается цветаевским воображением. Все с большей очевидностью не нынешняя разлука с мужем, а чаемая разлука с землей и с теми, кого на ней предстоит покинуть, становится главной темой. Наконец, в наброске одного из неоконченных стихотворений цикла Цветаева раскрывает еще одно «имя» разлуки:

Последняя прелесть,Последняя тяжесть —Ребенок, за плащ ухватившийся… – В мукеРожденный! – Когда-нибудь людям расскажешь,Что не было равной —В искусстве Разлуки!

(СП, 640)

И прописная буква у «Разлуки», и неожиданное наименование этого деяния «искусством», в котором героине нет равных, – все это закрепляет метафизическое звучание темы: «искусство Разлуки» и «искусство Поэзии» взаимообусловлены. Как уже приходилось отмечать Е. Б. Коркиной, облик того, с кем разлучается героиня, в набросках к циклу не случайно размыт: сначала это «ребенок, у ног моих бьющий в ладоши», затем «как будто не отрок у ног, а любовник» (СП, 640). Частное уступает место общему и выводит конкретно-биографический контекст из игры:

Нечеткий образ того, с кем разлука неминуемо предстоит, определяет и временн'oе пространство цикла – это не настоящее время, и не будущее, это вечное время поэзии, где герой цикла одновременно и ребенок, и любовник, и ровесник, и сын, а лирическая героиня с ее «бесстрастием каменноокой камеи» – не смертная женщина, а Сивилла, и разлука, таким образом, не просто биографическая разлука с мужем и не общепоэтическая разлука лирических героев, а вечная разлука поэта со своей человеческой долей, с жизнью вообще235.

Объединенные при первой публикации под одной обложкой236, цикл «Разлука» и поэма «На красном коне» были своеобразной новой «визитной карточкой» Цветаевой в поэзии. Она гласила, что «отказ» от земли – не выбор человека, но выражение сущности поэта. Человеческая судьба должна была отныне подчиняться дару. О трагичности этой коллизии «Ремесло» напоминало лишь косвенно: с одной стороны, бесчеловечностью жертв, которые необходимо было принести, с другой – указанием на непреодолимую «двуприродность» поэта-человека, навсегда оставляющую его лишь устремленным от земли к небу. В стихотворении «Так плыли: голова и лира…» (ноябрь 1921 года)237, связанном со смертью Александра Блока, рассказывалось об авторском ви'дении того конфликта, который сопутствует земному бытию поэта:

Так плыли: голова и лира,Вниз, в отступающую даль.И лира уверяла: мира!А губы повторяли: жаль!Крово-серебряный, серебро-Кровавый свет двойной лия,Вдоль обмирающего Гебра —Брат нежный мой, сестра моя!Порой, в тоске неутолимой,Ход замедлялся головы.Но лира уверяла: Мимо!А губы ей вослед: Увы!Вдаль-зыблющимся изголовьемСдвигаемые как венцом —Не лира ль истекает кровью?Не волосы ли – серебром?Так, лестницею нисходящейРечною – в колыбель зыбей.Так, к острову тому, где слащеЧем где-либо – лжет соловей…Где осиянные останки?Волна соленая – ответь!Простоволосой лесбиянкиБыть может вытянула сеть? —

(СП, 241)

Смерть Блока становится для Цветаевой поводом обратиться к мифологическому первоисточнику сюжета о «смерти поэта» – легенде об Орфее, который был растерзан вакханками и чья голова, брошенная в реку Гебр, по одной из версий мифа, была принесена волной к берегу острова Лесбос, родине Сафо. Однако в цветаевском тексте смерти как таковой нет. Ее стихотворение рассказывает, как ни парадоксально, о жизни поэта-человека: в его уходе из мира еще раз символически воспроизводится драма его земного бытия.

Перейти на страницу: