Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

Так, в известной повести Л. Петрушевской "Время ночь", несущей ощутимые черты натуралистической поэтики8, мы сталкиваемся с характерными средствами разрушения "литературности", средствами дискредитации жанрового канона, сложившегося в предшествующие десятилетия в российской словесности. Повести присущи уже в достаточной степени канонизированные структурные элементы, Спонтанное, не подвергавшееся авторской правке повествование Анны Андриановны (писатель, мистифицируя читателя, сообщает ему, что перед ним - записки поэтессы, присланные ее дочерью), "открытый" зачин - все это, конечно, способствует созданию эффекта "нелитературности", аутентичности исповеди, но все это - достаточно известные модели (можно вспомнить знаменитое "во Франции это устроено лучше" пастора Йорика из стерновского "Сентиментального путешествия" или всевозможные "записки" Ф.М. Достоевского).

Но спонтанность исповеди, "открытость" зачина в упомянутых и иных канонизированных текстах не отменяют последовательной логики причин и следствий, лежащей в основе развертывания сюжета. В повести же Л. Петрушевской эта логика нарушается, здесь появляются "белые пятна", которые получают объяснение лишь ретроспективно, в процессе повествования. Так, странное заявление рассказчицы: "...слава Богу, Алена пользуется алиментами, но Андрею-то надо подкинуть ради его 1 Опяты (потом расскажу), ради его искалеченной в тюрьме жизни"9 - становится понятным лишь через несколько страниц, когда мы узнаем, что сын Анны Андриановны когда-то выбросился из окна, сломал ноги, и теперь у него болит пятка. (47) А жутковатое 'Как говорит Нюра, кости долбящая соседка"10 - получает свое объяснение только в финале повести "Соседка Нюра долбит кости, на суп детям"11.

3а счет этих "белых пятен" (инверсия и одновременно дискредитация принципов сюжетосложения, принятых в романе классического реализма) и создается впечатление неподготовленности, аутентичности, "нехудожественности" повествования, которое в силу этого вступает в конфликт со сложившимся жанровым каноном.

Но полемика с последним не замыкается в рамках "имманентного" литературного ряда. Известно, что жанр как "знак литературной традиции"12 подчеркивает "соответствующий характер жанровых ожиданий читателей и намерений писателей"13. Уже у Флобера, а в еще большей степени у натуралистов и писателей последующих поколений, отдавших дань натурализму, эти две составляющие жанра (читательские ожидания и намерения автора) оказались друг другу резко противопоставлены. "Намерения писателей как раз и состояли в том, чтобы "обмануть" читательские ожидания уже в тот момент, когда только формируется хрупкий договор согласия между автором и читателем, когда на фронтисписе издания он читает слово "роман".

Собственно говоря, эти черты жанра натуралистического романа были отмечены в научной литературе. Американский "неоформалист" Дж. Богли, описывая черты натуралистической "парадигмы", пишет, что для натуралистического романа, в частности, характерен "ослабленный' сюжет, который МОГ бы быть заимствован из газетной статьи (преступление, скандал, супружеская измена, обман), но который мог бы стать также инверсией или пародией какого-либо героического или романтического действа "14. Это наблюдение, хотя оно и иллюстрируется "Жизнью" Мопассана и романом "Западня" Золя ("библией" натурализма, как окрестили этот шедевр главы направления еще при его жизни), в полной мере может быть отнесено и к "Госпоже Бовари" Флобера. Разве в последнем нет преступления, супружеской измены, скандала, обмана? И не является ли роман Флобера инверсией романтического, героического действа, пародией на последнее?

Но Флобер лишь намечает тенденцию, которая ляжет в основа принципов жанрообразования натуралистического романа, тенденцию, которой вместе с тем не суждено воплотиться до конца для этого о литературе необходимо было бы отказаться от слова, перестать быть "речевым поведением". И все же, пусть и в тенденции но натуралистически ориентированная проза стремится заявить о своем принципиальном отказе от жанрового канона, продемонстрировать остроконфликтное противостояние читательских ожиданий и авторской интенции.

"Это не книга. Это - клевета, издевательство, пасквиль. Это не книга в привычном смысле слова. Нет! Это затяжное оскорбление. (48) плевок в морду Искусству, пинок под зад Богу, Человеку, Судьбе, Времени, Любви. Красоте...всему чего хотите..."15, - так начинает Г. Миллер роман "Тропик Рака", в котором исследователи видят мощное проявление натуралистических тенденций16.

В зачине "Тропика Рака" важно не только то, что писатель, как пишет современный комментатор, "выражает анархоиндивидуалистический протест против мещанско-собственнического мира"17. Данный зачин является определением жанра, причем дано это определение по всем традиционным формальным и содержательным параметрам, по которым определяется жанр в литературе.