Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

"Грозу" Островского можно интерпретировать как настоящую религиозную драму - это история падшей святой. Возможно, это вообще одна из немногих подлинно христианских трагедий, которые казались теоретически возможными, но практически неосуществимыми в силу религиозного воздаяния за претерпеваемые страдания. Традиционное прочтение одного из самых значительных наследии Островского, будучи по-прежнему почти целиком под влиянием талантливого, но тенденциозного Добролюбова, акцентирует социальный аспект драмы, совершенно справедливый, например, для Кулигина, олицетворяющего собой знание. Катерина, воплощающая собой иную стихию бытия - веру, живет в своем, достаточно изолированном от общественных проблем мире, где значительно более важны такие понятия, как грех перед Богом и вина перед человеком. Анализируя ее душевную жизнь, не учитывают некую иерархию греха, согласно которой прелюбодеяние не столь "душегубительный" грех, как само убийство. В ее терзаниях Тихон почти не занимает никакого места повинившись перед людьми, она снимает с себя вину перед ним. Но метания между любовью к Богу и любовью к мужчине для нее подлинно трагичны. Она изменяет не столько мужу, сколько Богу - вот почему она уже не считает себя вправе оставаться пусть грешной, но преданной "невестой Христовой", каковой она считала себя в душе Ее путь - это трагедия неизбежного и вынужденного ухода от Бога Самоубийство - это не столько уход из жизни, сколько знак отречения от Христа.

Если смотреть еще глубже, то это скорее язычница, взыскующая Бога и не обретшая его или, точнее, потерявшая его - трагедия не столько обманутого чувства, сколько несостоявшейся святой. Путь её представляется таким: язычница - святая - грешная - язычница. И по(42)следняя молитва обращена не к Богу, а к мужчине, и слово "грех" возникает только один раз: в передаче чужого слова. Свою трагедию она видит не в том, что отошла от Бога, а в том, что не увидит больше возлюбленного. Она, действительно, умирает без покаяния, ибо последний ее крик не к Богу - "Прости, Господи!", а к возлюбленному : "Радость моя, прощай!" (с.281).

До греха ночь была временем экстатических видений, теперь таит угрозу видение уже не благодать, а "страх и шум", и "поют, точно кого хоронят" (с.278). И говорит ее устами уже язычница, которая и возлюбленного призывает языком заклинаний, обращаясь за помощью, естественно, не к Богу, а к "ветрам буйным". И жизнь и смерть теперь ей представляются в понятиях, отличных от христианских. Жизнь, не наполненная любовью, грешной любовью к Борису, для нее теперь грех ("... а жить нельзя! Грех!"). И посмертная жизнь представляется Катерине уже не в раю или аду, а в могиле, где ей будет лучше, чем в калиновском доме: "Под деревцом могилушка...как хорошо!.. Солнышко ее греет, дождичком ее мочит... весной на ней травка вырастет, мягкая такая...птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие, всякие ... Так тихо! Так хорошо!" (с. 281).

Это последнее видение не менее важно, чем первые два. "Гроза" открывается Кулигиным, напевающим очень известную в то время песню "Среди долины ровныя ...". О трагедии Катерины как эстетическом инобытии этой песни писал уже С. Вайман. Нам представляется важным подчеркнуть другой аспект. Девятая строфа песни начинается словами:

Где ж сердцем отдохнуть могу,

Когда гроза взойдет? (подчеркнуто нами. - Н.И.-Ф.).

Если признать органическую связь песни и пьесы - а это представляется весьма убедительным, то ответом на вопрос, поставленный в песне, оказывается последний монолог Катерины: "Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу - все равно... В могиле лучше... И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны... Ах, темно стало!" (с.281).