Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

Это характерное для Бунина субъектно-объектное слияние в выражении авторской позиции в тексте и в самом повествовании определяется Ю. Мальцевым как ведущий признак феноменологического письма6. Но в данном случае для нас существенно, что сливание разных точек зрения, разных "я" выполняет роль своего рода предпозиции по отношению к последующему "отказному движению"7 сознания героя, когда благодаря зеркалу он "разделился на воспринимающего и сознающего" (2, с.266). Разведенные через зеркало "воспринимающий и сознающий это ребенок и взрослый повествователь первой главки рассказа. Так через субъектно-(60)повествовательный план манифестируется ситуация "человека у зеркала", центральная для сюжетики произведения Бунина.

Исходя из сказанного, можно заметить, что сюжетное пространство рассказа четко делится на две части до и после встречи с зеркалом. Сама же кульминационная встреча оказывается внутренне протяженной (формально она занимает 2, 3 и 8-ю главки), да и о ее последействии приходится говорить чисто условно, ибо взрослый повествователь Бунина в своей уже недетской жизни встречается вновь и вновь, о чем кратко говорится в последней главке. На фабульном уровне мотив зеркального узнавания архетипически прочитывается нами как инициация героя. Ту же сюжетную функцию несет и происходящая в рассказе чуть позже (с конца 3-й главки по 7-ю) встреча героя со смертью сестренки, оборачивающаяся его первым столкновением со смертью вообще. Как бы сжимая повествовательный "промежуток" в единую "точку глаза", мотив зеркального узнавания (ментальной и психологической инициации) совмещается с мотивом узнавания смерти (собственно событийной инициации), и сложение этих двух сюжетных мотивов происходит благодаря объединяющей роли зеркальной символики.

В окончательном тексте "Жизни Арсеньева" также есть рассказ героя о встрече с зеркалом. Он весьма невелик по объему и комментируется повествователем как вступление в "жизнь сознательную": "Помню однажды, вбежав в спальню матери, я вдруг увидел себя в небольшое трюмо и на минуту запнулся. Много раз, конечно, видел я себя в зеркале и раньше и не запоминал этого, не обращал на это внимания. Почему же обратил теперь? Очевидно, потому, что был удивлен и даже слегка испуган той переменой, которая с каких-то пор, - может быть, за одно лето, как это часто бывает, - произошла во мне и которую я наконец внезапно открыл ...> внезапно увидал, одним словом, что я уже не ребенок, смутно почувствовал, что в жизни моей наступил какой-то перелом и, может быть к худшему "(2, с. 26). Зеркало влечет за собой и "первую тяжелую болезнь" повествователя, и две смерти сестры и бабушки. Именно эта, казалось бы, нечаянно образовавшаяся связь подробно освещается в рассказе, сам же переход в "жизнь сознательную" трактуется здесь не столько гносеологически - в плане индивидуального познания-узнавания, сколько онтологически - с позиции произошедших в эти мгновения ощутимых сдвигов в бытии героя и в окружающем его мире (что и позволило нам выше интерпретировать зеркальное узнавание как инициацию героя). Однако сами изменения в сфере бытия, случившиеся тогда, представляются повествователю "сегодня" (т. е. в его взрослой жизни периода написания рассказа) как события онейрической реальности сновидений. Своеобразным пусковым механизмом, "включившим" процесс сновидений, а точнее, открывшим его сознанию героя, становится зеркало: "С него (зеркала -Е. С.) начинаются смутные, не связанные друг с другом (61) воспоминания моего младенчества. Точно в сновидениях живу я в них" (2, с. 265). Вновь мы наблюдаем осуществляющуюся перед зеркалом фокусировку воспоминания-взгляда: "И вот оно, первое сновидение у истока дней моих"(2, с.265). Локус, наконец, найден, восприятие концентрируется в единый поток.

"Ранее нет ничего, пустота, несуществование" (2, с.265), - говорит герой-повествователь. "За начало бытия" он принимает тот августовский послеобеденный час, когда впервые увидел себя в зеркале. Таким образом, встреча с зеркалом знаменует некую сакральную точку рождения мира (и самого себя, ибо это у Бунина вещи взаимосвязанные и почти тождественные) из неясного тумана смутной недифференцированности первоначального хаоса. Среди хаоса в древних космологиях появлялся остров - так созидался мир. У Бунина в тумане младенчества начинает просвечивать также своего рода "остров" сознания, а вместе с ним та предметная реальность, от которой он ребенком не отделял себя.