Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

Все поступки главного героя рассказа, в том числе его участие (и небезуспешное) в политической борьбе, - это следствие идеи, явившейся в наркотическом сне. Уголовная история об отнятом пакете с кокаином (1, с. 451) под действием опиума оборачивается герои(79)ческим эпосом: "А Настькин сволочь, убийца, бандит с финским ножом, сунулся было в зал, но ходя встал, страшный и храбрый, как великан, и, взмахнувши широким мечом, отрубил ему голову. И голова скатилась с балкона, а ходя обезглавленный труп схватил за шиворот и сбросил вслед за головой. И всему миру стало легко и радостно, что такой негодяй больше не будет ходить с ножом" (1, с. 453). Этим сном будут обусловлены все дальнейшие поступки героя, вступившего в Красную Армию и превратившегося в вирутуозного пулеметчика-"головореза", китаец предстает в булгаковском рассказе "ангелом-демоном", прилетевшим неизвестно откуда, чтобы участвовать в земных делах, ничего в них не понимая. Соответственно вся "земная" история принимает невнятный, "китайский" характер.

2. 4. "Звездная сыпь". В истории русской литературы устойчив мотив заразной болезни, пандемии, символизирующей роковую судьбу, социальную катастрофу: у Пушкина это чума, у Достоевского - "моровая язва". Что касается Булгакова, то в его произведениях подобным символом выступает сифилис. Так, в романе "Белая гвардия" метафора "эпидемия/революция" реализована через перекличку образов-понятий "московская болезнь" и "французская болезнь". "Московской болезнью" назван большевизм. Алексей в застольной речи обращается к немцам (которые, впрочем, уже уходят с Украины): "Мы вам поможем удержать порядок на Украине, чтобы наши богоносцы не заболели московской болезнью" (1, с. 200). Словосочетания "французская болезнь" в тексте романа нет, однако важно, что сюжет "Белой гвардии" значительным числом ассоциаций связан с историей Франции периода Великой Французской революции; по аналогии с "московской" можно говорить и о "французской" болезни как эпидемии политического радикализма. "Французская болезнь" - одно из традиционных названий сифилиса; болезнь эта, полученная Иваном Русаковым, не случайна и представлена как следствие общения со Шполянским - разносчиком "московской болезни" и "поставщиком" роковых женщин, круто меняющих жизнь героев романа.

Плохо разбираясь в звездах небесных, Алексей Турбин как венеролог специфически знаком по крайней мере с одной из них. Что касается Ивана Русакова, то его болезнь может быть истолкована как "звездная" ("знак Венеры"). Ср.: "на груди была видна нежная и тонкая звездная сыпь" (1, с. 290). Образ "звездной сыпи" в переосмысленном виде связывается с Красной Армией. Так, Шервинский, говоря о пятиконечных звездах на папахах, добавляет: "Тучей, говорят, идут" (1, с. 418); часовой-красноармеец видит во сне небосвод "весь красный, сверкающий, весь одетый Марсами" (1, с. 425). Здесь небесная святость, политическая символика и вполне земная болезнь уже неразделимы

Название "Звездная сыпь" носит и один из булгаковских рассказов, входящих в цикл "Записки юного врача". Характерна, например, сцена, когда герой-рассказчик осматривает больную сифилисом де(80)вочку: "Голенькое тельце было усеяно не хуже, чем небо в застывшую морозную ночь" (1, с. 141). Интересно, что действие рассказа относится к октябрю-ноябрю 1917 г.: борьба героя с сифилисом происходит в разгар политического катаклизма. Хотя тема революции прямо не выражена, однако время действия подчеркнуто в позднейших размышлениях "юного врача" о пациенте-сифилитике. "И вот тогда, как я вспоминаю его, он вспомнит меня, 17-й год. снег за окном..." (1, с. 138). Рассказ "Морфий" имеет датировку "1927 г. Осень" (1, с. 176), и, судя по всему, она "принадлежит" не автору, но входит в обрамляющий текст первого из героев-рассказчиков - Бомгарда. В финале он пишет: "Теперь, когда прошло десять лет...", хотя Поляков застрелился отнюдь не осенью 1917-го, а 13 февраля 1918 г. (1, с. 175). Стало быть, подчеркнутая "юбилейность" даты относится не к моменту смерти героя, а к моменту, когда болезнь победила и Поляков отказался лечиться, т.е. к осени 1917 г. Как видим, и здесь "юбилей" болезни и юбилей революционного переворота совпадают.

Сифилис представлен в рассказе "Звездная сыпь" поистине как дьявольское наваждение героя-рассказчика, отважившегося с "ним" бороться: "Он пошел передо мной разнообразный и коварный. То являлся в виде язв беловатых в горле у девчонки-подростка. То в виде сабельных искривленных ног. То в виде подрытых вялых язв на желтых ногах старухи. То в виде мокнущих папул на теле цветущей женщины. Иногда он горделиво занимал лоб полулунной короной Венеры. Являлся отраженным наказанием за тьму отцов на ребятах с носами, похожими на казачьи седла. ...> Я расточал бесчисленные кило серой мази. Я много, много выписывал йодистого калия и много извергал страстных слов" (1, с. 143-144). Как истинно "дьявольское" орудие, болезнь является незамеченной: "Ах, я убедился в том, что здесь сифилис тем и был страшен, что он не был страшен" (1, с. 144).