Литературократия

Время сумерек — это переход от 1970-х к 1980-м, когда многие приемы бестенденциозной прозы — скажем, репрезентация пространства абсурда в виде пародийного потока сознания — параллельно с Соколовым, а подчас раньше и радикальнее его использовали и другие, например Борис Кудряков²⁷⁶, оставшиеся, однако, в тени реализованной Соколовым стратегии. И не только потому, что были не в состоянии использовать символический капитал западного успеха, позволивший Соколову в постперестроечный период добиться успеха в России. Сравнение практик Соколова и Кудрякова позволяет понять, как радикализация стратегии может препятствовать легитимизации ее при отсутствии в культуре институций, настроенных на признание ценности инновационных импульсов.

Подзаголовок к прозе Кудрякова, появившейся уже в конце 1960-х — начале 1970-х годов, и в частности, к одному из самых ранних рассказов «Ладья темных странствий», мог бы звучать как путешествие за границу антропологических пределов. Антропологические границы являются главным объектом исследования Кудрякова, а интонация, возникающая из потока авторской речи, может быть интерпретирована как воспоминания рассказчика о жизни, которой он уже не причастен, так как находится «не по сю, а по ту» сторону этих границ. Это не металитературный переход за границу искусства для исследования «изображения изображений», а чисто концептуальная задача: выявить антропологическую ущербность человека, описав его таким, каким он представляется со стороны небытия. Река забвения Лета, материализованная в романе «Школа для дураков» в образе реальной реки, у Кудрякова превращается в антропологический предел, перейдя который, рассказчик вспоминает не столько о былом, сколько о процессе антропогенеза.

«Однажды я пытался вернуться. Может быть, продвинувшись по подушке, я заполз и в свою крепость? Начал путь, изнурительные поиски привели к краю кроватки. Последовал укол. В голо-ву проникла едкая жидкость. Стальная мудрая игла. Попытки повторялись… Абсолютная тьма, — кто-нибудь ее знает, — не отнимала у предметов свой цвет. Все они были сплошь меняющиеся, пересекающиеся линии, безмолвные раньше и после, до меня» (Кудряков 1990: 106).

Рассказ симптоматичен для бестенденциозной литературы, так как в нем репрезентированы почти все характерные для нее черты: герой обделен инструментом логического мышления; в момент, когда он пересек невидимую границу, его поражает бесчувствие; и когда он пытается «реанимировать тишину памяти», единственное, что не отказывается ему служить проводником в покинутый мир, — это поток слов (один из наиболее употребляемых приемов): художественная стилизация сознания.

В этом потоке слов эксцентричное авторское слово перемешивается с чужим, принципиально «массовым» словом. Поговорки, ходячие выражения, распространенные штампы, сдвинутые относительно оси привычных значений («на всякого мудреца довольно семи грамм свинца», «время гаечно-аграрных романов — проливной дождь, преимущественно без осадков»), — это зоны работы с властным дискурсом и примеры деконструкции массового сознания, эксплуатирующей энергию разочарования в процессе антропогенеза.