Литературоведческий журнал №35 / 2014

Белинский выделяет первые три строчки, отметив, что в них выражена «вся основная идея стихотворения», и затем раскрывает какая: это – «жалоба на настоящее поколение, дремлющее в бездействии, зависть к великому прошедшему, столь полному славы и великих дел». Именно здесь в этот момент он почувствует ту «тоску по жизни», что была выражена Лермонтовым и которая «внушила нашему поэту не одно стихотворение, полное энергии и благородного негодования» [3, 238–239].

Почти одновременно та же идея, та же ностальгическая «тоска по жизни» и также с образами тех же «богатырей» получает отражение в «Современной песне» Д.В. Давыдова:

Был век бурный, дивный век,
      Громкий, величавый;
Был огромный человек,
      Расточитель славы.

То был век богатырей!

      Но смешались шашки,
И полезли из щелей
      Мошки да букашки.

«Богатырскую силу и широкий размет чувств» самого духа эпохи Ивана Грозного Белинский отметит в лермонтовской «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», в которой «поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее…» [3, 239].

Надо сказать, что собственно интерес к нашему «историческому прошедшему», вызванный, как известно, «Историей Государства Российского» Н.М. Карамзина, свое художественное отражение получает и раньше. Междоусобию были посвящены повесть «Симеон Кирдяпа. Быль XIII в.» и роман «Клятва при Гробе Господнем. Быль XIV века» Н.А. Полевого, драматичным событиям XVI в. – «Борис Годунов» Пушкина, героической борьбе запорожцев в XVII в. – «Тарас Бульба» Гоголя и т.д. Однако, создавая образы героев цельных, активных, деятельных, жизнеустремленных, никто не противопоставляет их своим современникам, «поколению, дремлющему в бездействии». Впервые и открыто это сделали Лермонтов в «Бородине» и Давыдов в «Современной песне», обозначив появление у нас «ностальгического течения» в «тоске по жизни».

К этому «течению» принадлежал и лермонтовский «Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал…»):

В наш век изнеженный, не так ли ты, поэт,
      Свое утратил назначение,
На злато променяв ту власть, которой свет
      Внимал в немом благоговеньи?
Бывало, мерный звук твоих могучих слов
      Воспламенял бойца для битвы;
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
      Как фимиам в часы молитвы!
Твой стих, как божий дух, носился над толпой,
      И отзыв мыслей благородных
Звучал, как колокол на башне вечевой
      Во дни торжеств и бед народных.
………………………………………
Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк?..

Белинский выделил в стихотворении то, что с его точки зрения «составляет одну из обязанностей» поэта, «его служения и признания» [3, 256], оставив открытым вопрос: может ли в современной им российской действительности «проснуться»-появиться поэт-пророк, чтобы «могучими словами воспламенять бойцов для битвы», чей «стих, как божий дух», будет «носиться над толпой»? И не случайно.

В самом Лермонтове он нашел такого поэта. Поэта-вдохновителя, общественного, как бы сейчас сказали, деятеля, позвавшего – «воспламенившего» – соотечественников на битву за будущее страны, обозначив ее главного на то время «противника». И поэта-пророка, предсказавшего неизбежность ее незавидного будущего, если не удастся этого «противника» одолеть.

Внимательный читатель Лермонтова Белинский определяет сущность обозначенного поэтом «противника», указывая на основные его составляющие: душевная апатия, внутренняя пустота, бездействие [3, 238, 255]. Колоколом этой беды, свалившейся на наше общество, прозвучала «Дума» Лермонтова, положив начало еще одному «течению» в «тоске по жизни» – «обличительному»: