Литературоведческий журнал №39 / 2016

Мне кажется некоторым упущением то, что, говоря об истории отечественной гуманитарной науки этого времени, никто так ни разу и не сказал о существовании в Петербурге особой научной школы – причем не «школы медиевистики», а филологической и культурологической школы, связанной в первую очередь с именами Д.С. Лихачёва, А.М. Панченко, с определенными оговорками – Г.М. Фридлендера, В.Э. Вацуро, Б.Ф. Егорова, Ю.М. Лотмана, А.Х. Горфункеля, в какой-то степени – В.В. Колесова и многих других ученых. Полагаю, что многие и из ныне действующих «пушкинодомцев» – в частности В.Е. Багно, В.Е. Ветловская, Г.Я. Галаган, А.А. Горелов, А.М. Грачева, А.Г. Гродецкая, Н.Ю. Грякалова, П.Р. Заборов, В.А. Котельников, Н.Д. Кочеткова, А.В. Лавров, С.И. Николаев, Н.В. Понырко, Ю.М. Прозоров, Г.М. Прохоров, В.Д. Рак, С.А. Фомичёв – также полностью или хотя бы частично принадлежат к этой школе. Это упущение приводит к тому, что когда речь заходит о недавнем прошлом отечественной филологии, то, как правило, говорят о «тартуско-московской семиотической школе», а заодно в лучшем случае называют кого-то одного из питерских ученых. Между тем у петербургской и в первую очередь «пушкинодомской» школы истории и теории культуры по крайней мере не меньше, если не больше оснований, чем у тартуско-московской семиотической школы, для того, чтобы из нынешней исторической перспективы рассматриваться как определенное единое целое.

Для обозначения этой школы в настоящей статье, поскольку речь в ней в первую очередь идет о А.М. Панченко, я пользуюсь следующим термином самого исследователя: «феноменология культуры». В принципе для ее обозначения можно было бы использовать и другие термины, например «конкретное литературоведение», который использовал Д.С. Лихачёв, однако он представляется менее удачным. Понятие «феноменология явлений культуры», или «феноменология культуры», А.М. Панченко, в частности, употребил в своей работе о древнерусском юродстве, вошедшей в написанную им совместно с Д.С. Лихачёвым и Н.В. Понырко книгу «Смех в Древней Руси». «Хочу предупредить, – оговаривался здесь А.М. Панченко, – что тому, кто интересуется историей юродства, эта работа вряд ли понадобится. Это разделы из феноменологии юродства, попытка объяснить некоторые черты этого явления, которые мне кажутся существенными: зрелищность юродства и элементы протеста в нем». Очевидно, что речь идет здесь о таком сущностном описании отдельных как формальных, так и содержательных сторон культурных явлений, которое носило бы одновременно и характер их объяснения. Противопоставление истории определенно указывает на то, что «феноменология культуры» здесь занимает место, традиционно отводимое теории, по поводу отсутствия которой у А.М. Панченко одновременно сетуют и И.П. Смирнов, и А.А. Панченко.

«Феноменология культуры» – это и есть особым образом понятая теория, если вкладывать в это слово тот смысл, который обычно предполагает национальная культурная традиция: не абстрактное знание, а знание, основанное на глубоком погружении, вживании в исторический материал и интуитивном постижении, описание существенных сторон явления и объяснение через него его природы, специфики. В этом смысле сама научная платформа А.М. Панченко обнаруживает глубинную связь с национальной культурной традицией, для которой характерно недоверие к абстрактной теории, упускающей из своего поля зрения само явление.

Истоки такой гносеологической позиции можно не без основания видеть в традиционном иррационализме русской культуры, в идеале «живого знания» (Ф.М. Достоевский), в присущем русской философии культе интуиции, в философии «всеединства» и наиболее непосредственным образом в идее «предметного мышления», которую, в частности, развивал С.Л. Франк. В понимании Франка мышление определяется как «самооткровение некоей целостной реальности», как «мышление, которое никогда не удаляется от конкретной полноты реальности».