Литературоведческий журнал №41 / 2017

Это была не русская, и не пролетарская, но европейская мысль, что страдала в России. Будучи европейскими мыслителями, читателями и учениками, русские интеллигенты оказались спрессованы в бесстрашный батальон. Они были не чем иным как разочарованными европейцами (57).

Таким образом, по мысли РХ, большевизм довел до предела диалектику самоотрицания-самоутверждения русской интеллигенции как «разочарованных европейцев». Сталин, победив в партийно-гражданской войне еще верившего в мировую революцию интернационалиста Троцкого, пошел более традиционным, более национальным, более понятным широким массам путем построения социализма «в одной отдельно взятой стране» и, уничтожив соратников по большевистской партии, одновременно продолжает и подрывает дело Русской революции в своей «грандиозной карикатуре» на Маркса и на марксизм. Ибо Маркс – это «последний по времени протест против существующего порядка вещей» – протест, совершенно органичный для «западного человека», свобода которого «никогда не была убаюкана и усыплена каким бы то ни было порядком вещей» (62); тогда как для православных русских, взявших на вооружение «единственно верное», упрощенное учение Маркса, «протестный» склад мышления внутренне скорее чужд и внешне лишь навязан вестернизованной интеллигенцией и ее революционным авангардом и могильщиком – большевизмом. Но теперь [а РХ, не будем забывать, пишет (переписывает) свою книгу в 1937–1938 гг.] сам уничтожается в контексте так называемого возвращения вытесненного – ресентимента исторически искаженных, «смердяковских» традиций прошлого (религиозных и культурных):

Максим Горький в 1934 г. официально провозгласил на съезде писателей поворот к восстановлению чистоты языка русских классиков. Это показывает, что Россия вступает сейчас в свой период Реставрации. Уничтожение, самоубийство или ссылка всех прежних соратников Сталина говорит о том же. Коммунизм восстановил царизм минус его союз с западным капитализмом. И Петр Великий, реабилитированный в советском кино, свидетельствует о том, что революционный период, символизировавшийся Троцким, закончился (62).

* * *

Мы, постсоветские постсовременники разразившейся 100 лет назад Русской революции, даже не соглашаясь или корректируя хлесткие формулировки автора книги «Из Революции выходящий», думается, в новом столетии, в новой (в сущности, пост-революционной, если не «постисторической») ситуации во всем мире должны согласиться с ним, по крайней мере, в одном принципиальном отношении. Мы, сегодняшние, сами – из Революции выходящие, но бессильные из нее выйти, «оволить». Современная временн'aя «вненаходимость» давнему и недавнему прошлому не гарантирует, что мы способны дать по-настоящему ответственный ответ на вопросы, усилия и утопии прошлого. Это тот случай, на фоне которого приходится совсем не риторически признать себя наследниками русских «разочарованных европейцев» XIX и ХХ вв. – почти независимо от того, как мы сами оцениваем и понимаем это наше наследие. Традиционное представление, в соответствии с которым там, на Западе, наступила беспросветная «европейская ночь» – представление, парадоксально сближающее славянофила Хомякова и западника Герцена в позапрошлом столетии, а русских эмигрантов в советский век50, – вот, похоже, стержневая духовно-историческая причина новой очередной «трагедии интеллигенции» в наше время – как в России, так и на Западе. Для особо продвинутых западных интеллектуалов, унаследовавших «протест» против капитализма и западной цивилизации, пресловутый «свет с Востока», возможно, окончательно, по выражению из Достоевского, «погас в уме» после краха СССР, тогда как современный Запад, даже с поправкой на новый очередной виток антизападной патриотической пропаганды, уже не может предоставить готовых образцов, на которые ориентировались (как положительно, так и отрицательно) поколения русских «разочарованных европейцев».