Литерные дела Лубянки

Знаю, что понятие свободы Вы толкуете иначе, чем я. В вашей стране решающую роль играют явно материальные потребности и интересы. Однако мы привержены системе, которая не имеет ничего общего с полицейским режимом, который надвигается в Чехословакии. Я получаю десятки писем от своих друзей, упрекающих меня в том, что я способствовал воцарению этого режима и изменил всему, что сделал для родины мой отец. Президент Бенеш в нашем последнем разговоре поставил мне в укор доверие обещаниям г-на Зорина, сделанным от Вашего имени.

Конечно, я мог бы публично признать свою ошибку, заявить во всеуслышание об отставке, мог бы включиться в борьбу против правительства Готвальда и его политики. Но это означало бы и выступление против вашего правительства, против законной власти в России! А сын Масарика никогда бы не пошел против власти, вершащей судьбы России, никогда не дал бы шанса противникам России, которые только и ждут ваших ошибок и просчетов, чтобы максимально воспользоваться ими в борьбе против колыбели славянства. Я не один, кого обманули посулы г-на Зорина. И я не один, кто отказывается от борьбы за идеалы свободы, поскольку она оборачивается и борьбой против России. Нас тысячи и тысячи, интеллектуалов, без которых вам никогда не построить защитный бастион в Центральной Европе, без которых любые ваши меры превентивной безопасности могут оказаться однажды тщетными: потому что, если возникнет момент смертельной опасности для вашей страны и всего славянства, вы не найдете здесь ничего иного, кроме власти, которую ненавидит вся страна, которую презирает цвет нации и которая опирается только на штыки своей полиции и жандармерии.

Не могу жить без свободы. Не могу, однако, и бороться за нее, потому что Ян Масарик не может — даже и косвенно — выступать против России и ее власти. Чувствую себя поручителем за Ваши обещания, которые я передал Бенешу, заложником своей совести в исполнении этих обещаний. Мне не остается ничего иного, как умереть, совершенно неслышно умереть, чтобы и этим не воспользовались как удобным предлогом те, кому хотелось бы спровоцировать в Чехословакии гражданскую войну.

У Вас еще есть время отступить от политики советизации моей страны. Поспешите, ибо вскоре может стать уже поздно.

Ян Масарик

Чернинский дворец, Прага. 9 марта».

Казалось бы, из этого документа со всей очевидностью следует, что Масарик покончил жизнь самоубийством. Однако очень многие в Чехии посчитали письмо фальшивкой. В пользу этого довода говорило то, что оно было найдено не в оригинале, а в переводе с французского. Масарик был известен как большой патриот, тонкий стилист и мастер родной речи, и писать на иностранном языке предсмертное письмо он бы не стал. Некоторые заметили и то, что в письме встречаются противоречия с историческими реалиями. Так, автор книги о Масарике И. Борж утверждает, что он не мог встречаться с Иосифом Сталиным после подписания союзнического договора, как сказано в письме. Договор заключили в декабре 1943 года в Москве, Масарик же с июня 1943-го по февраль 1944 года находился с официальной миссией в Америке. А И. Гаек, бывший в 1968 году министром иностранных дел Чехословакии, указал, что в 1920 году у СССР не было своего посла в Чехословакии, а следовательно, упомянутый в письме Мостовенко не мог занимать эту должность.

С другой стороны, бывший офицер чехословацкого Генштаба Ш. Кошар, в 1940-х годах занимавший должность эксперта по текстам, заявил, что летом 1948 года получил для оценки фотокопию письма Сталину с собственноручной подписью Масарика. Он утверждал, что после смерти Масарика министр внутренних дел В. Носек действительно обнаружил в его кабинете два запечатанных письма, одно из которых было адресовано Иосифу Сталину. Фотокопию письма удалось добыть чехословацкому разведчику в Лондоне. В приложенной к фотокопии справке, которую читал Кошар, говорилось, что оригинал также находится в Лондоне и был получен английской разведкой «от какого-то русского полковника, который попросил политического убежища в английском секторе Западного Берлина. Из СССР он прибыл с курьером к командующему советскими войсками. Разведчик далее указывал, что в Москве этому человеку был поручен перевод письма, полученного Сталиным. А отправившись с дипломатической миссией в Германию, он увез оригинал с собой и передал в Интеллидженс сервис. Возможно, Сталин даже не успел толком познакомиться с письмом, поскольку чешского не знал». Что же касается самого письма, то Кошар никогда не сомневался в его подлинности.