Читаем Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов) полностью

Пройдя в комнату, я кое-как отряхиваю джинсы, включаю магнитофонную глушилку и, прихватив веник с совком, возвращаюсь на кухню. "Зайка моя!" -- поет черноглазый Киркоров, а "зайки" не слушают и продолжают натужно рыдать. Чтобы не бояться катаракт и жить до семидесяти пяти как минимум. Против наших статистических шестидесяти двух -- все равно что Эверест против Воробьевых гор...

Фарфорово-кофейная клякса воодушевляет на космические метафоры, и я думаю, что точно так же, верно, взорвалась и расплескалась в пространстве наша с Машуткой любовь. Еще позавчера мы любили друг дружку, а сегодня уже нет. Правда -удручающа, как горький огурец, как крючковатый перец. Грустно, но мы с Маришей глядим на мир под разными углами, с разных сторон и с разных высот. Временами -- настолько разных, что это раздражает и того, и другого. Когда мне хорошо, ей почему-то плохо, и наоборот. Я, например, уважаю рыбалку и НЛО, а Марина души не чает в передачах КВН и Анне Карениной. Последнюю перечитывала, должно быть, не менее дюжины раз. Если ко мне заглядывают приятели с пивом, Мариша морщится и упрямо закусывает губу. Стоит же ей взяться за телефонную трубку, дурно становится уже мне, и я демонстративно начинаю массировать левую грудину. А еще я интересуюсь солеными огурцами и пельменями, которые она терпеть не может. Зато селедку под шубой, удающуюся ей по мнению окружающих, как ни что другое, не принимает уже мой организм. Супруге нравятся цветы, мне не нравится их покупать, она -- жаворонок, а я сова, и наконец по утрам Мариша пользуется помадой, а я электробритвой. Разные мы люди, что там ни говори. Чудовищно разные! Во всем, кроме любви. Эту чужую, непонятную мне женщину я отчего-то все-таки люблю. Мне плохо без нее, муторно и скучно. Все валится из рук, как эта треклятая чашка. И она меня любит. Должно быть, по глупости, по собственной неразборчивости. Это ее неумение распознавать людей я подметил еще в первую нашу встречу, чем коварно и воспользовался. Союз был склеен хлебным мякишем, выставлен на мороз. И все-таки это был Союз. Сообщество двух во многом зависимых республик. Должно быть, из-за этой зависимости на душе и скребут сейчас кошки. Но самое смешное, я твердо знаю: стоит Маришке вернуться, и я снова буду ворчать и сердиться. Такую уж я выбрал судьбу, такую выбрал женщину.

Заметая осколки, крючковатым концом веника я цепляю под буфетом пыль прошлого. Она выползает на свет Божий -неприглядная, свалявшаяся, как шерсть доледникового мамонта. Шелуха памяти. Глядя на нее, я воображаю, что таким же образом сумею однажды смести в кучу все налипшее на обоих предсердиях, аккуратно опрыскать дихлофосом и ссыпать в ведерко небытия. Все разом -- и хвори, и невзгоды, и неприятные воспоминания. Даже ветви деревьев ломаются, не выдерживая тяжести плодов, а на наших предсердиях скапливается за жизнь такое, что никакой позвоночник не выдюжит. Прямо не сердца, а виноградные грозди. Хотя при чем здесь виноград? Абсолютно ни при чем...

* * *

Скупо всплакнув в ванной, в паузах между рыданиями я нюхаю полотенце, хранящее ее запах. Мариша пахнет необычно. Нечто среднее между маковыми рогаликами и кленовыми листьями. Рогалики я люблю, по кленовым деревьям лазил в детстве. Рука поднимается, чтобы бросить полотенце в таз с водой, но в последний момент останавливается. Спокойно, Комаров! Как говорится, еще не все перила сломаны, не все мосты сожжены... Возвращаю полотенце на крючок, тщательно просморкавшись, выхожу из дома. Глаза вновь сухи, я -- свободный мужчина с полным набором гражданских прав. Чтобы не скучать, захватываю с собой цветастый журнальчик, спускаясь по лестнице, распахиваю на середине.

Раньше в моде были ребусы, теперь -- гороскопы. Во всех средствах массовой информации, в каждой передаче. То есть до эпидемии малость не дотягиваем, но, судя по всему, приболели основательно. Во что-то ведь надо верить -- даже нам, поколению разуверившихся. Вот и задули ветрила, растягивая парусный шелк, гоня в бухты ожидания каравеллы звездных прогнозов, авестийских карт и хиромантических иероглифов. Не то чтобы верим, однако прислушиваемся. Да и почему не прислушаться, если календари вечно под носом, если от телевизора мы ни на миг, ни на шаг. Тем более, что я Лев, а львам на этой неделе зодиакальные схемы обещают доброе здравие, денежный прибыток и роковую встречу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза