Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

-- Сама посуди. Даже сейчас я говорю и говорю, а ты молчишь. Я трачу энергию, а взамен ничего не получаю.

-- Можно мне в душ? -- Ирина порывисто поднимается.

Герман хмуро кивает. Шуршат удаляющиеся шаги, шумит вода в ванной. Вот и потолковали. Муж и жена. Вчерашние студенты, сегодняшние инженеры. Два абсолютно разных человека.

Пройдясь по комнате, он наугад берет с полки книгу, раскрывает на середине. Что-то полудетское -- из обычного Иркиного репертуара. Он кривит губы. Ну как такое можно читать? Ей ведь все-таки не десять лет. И даже не шестнадцать... Пальцы листают страницы. Шрифт крупный, сочный, как зрелые ягоды смородины. Начальные буквы стилизованы под зверей. Вместо "О" -- какая-то узорчатая черепаха, вместо "К" -- огромный олень. Рога оплетены узорчатыми бантами, шерсть золотистая, в кудельках, как у кавказского барашка.

Герман кладет книгу на место, яростно растирает лоб. На секунду прислушивается. Но из-за шума воды ничего не слышно. Интересно, плачет она или нет? Наверное, плачет. Ее нельзя ругать, ее можно только хвалить. Есть такой сорт людей. Люди-цветы. Когда вокруг тепло -- расцветают, когда пасмурно -- скукоживаются и погибают. С ними хорошо праздновать и плохо бедовать. Такая вот распрекрасная дилемма. Но ведь радоваться вечно нельзя, жизнь -- это будни, преимущественно серые, как правило нудные, изредка розовые. И каждый день с семи утра, с нервотрепкой на работе, с чугунной головой по возвращению. А праздники -- они потому и праздники, что иногда и не часто.

Герман тянет себя за левое ухо. Оно у него чуть меньше правого. Он это заметил еще в детстве, тогда же и решил исправить положение жестокими манипуляциями. Увы, положения исправить не удалось, но привычка дергать себя за ухо осталась. Но это ладно, ухо -- не глаз, его и ваткой в случае чего заткнуть можно, вот у Ирины действительно проблема. Собственную судьбу, людей, весь мир она процеживает через глаза. И радуется глазами, и скучает, и горюет. Верно, из-за глаз он ее и полюбил. Жуткое дело -- глаза козы или барашка. Самые красивые глаза -- у детей и жирафов. У Ирины глаза так и остались детскими. По сию пору, вопреки всем встречным течениям. Хотя она и плавать-то толком не умеет. Озера, моря любит, а плавать вот не выучилась. Зато глаза у нее, как у ребенка. Доброго и доверчивого. Иногда Герман просит ее улыбнуться. Особенным образом -- без помощи губ и иной мимики. Если настроение у Ирины подходящее, она соглашается. А он глядит и тоже на какие-то секунды превращается в ребенка, которому показывают удивительный фокус. И не понять, как это ей удается. Рот -- неподвижен, лицо серьезно, и вдруг -- раз! Ресницы дрогнули, от глаз протянулись легкие лучики, зрачки засияли, разливая по радужке игривые всполохи. Закрой лицо шалью, оставь только глаза, и все равно поймешь: улыбается. Он и поцеловал ее первый раз -- не в губы, не в щечку, а именно в глаза...

Осторожно Герман крадется в прихожую, замирает рядом с дверью в ванную. Но вода бурлит и ничего не слышно. Может, и хорошо, что не слышно. Разве можно подслушивать?..

Устыдившись собственного поведения, он возвращается в комнату. Быстро раздевшись, укладывается спать. Лучшее лекарство от стресса - сон.

А она уже не плачет. Ванна -- не океан и не море, чтобы ее подсаливать слезами. Обида прошла, анаконда, обвившая грудную клетку тугими кольцами, задремала, расслабив ленточные мускулы. Теперь можно дышать, можно вновь любоваться миром. Мир для того ведь и создан, разве нет?..

Вода гремит подобием крохотного водопада. Мореплаватели прикладывают к глазам козырьки ладоней, спешно отворачивают в сторону. Крышка от мыльницы, самонадеянный дредноут, неосторожно приближается к мощной струе и тут же идет ко дну. Даже в этом небольшом водоеме жизнь подчас сурова. Ужас теснит красоту, и последней непросто выйти в победители. Но она все-таки выходит.

Ирина быстро достает со дна утопленную мыльницу, водружает в док -- плетеную корзинку, в компанию к куску пемзы и свернутой в клубок мочалке. Все члены экипажа спасены -- лишь чуточку хлебнули воды, ошарашено озираются, не веря в столь чудесное избавление. А Ирина занята уже другим. Ладонь с шампунью она подставляет под струю водопада, и ванна быстро заполняется пеной. Пузырчатая масса искрится под стоваттными лучами, снежными холмами лепится к согнутым ногам. Точно два острова колени торчат из воды, вокруг каждого кружевное белое жабо. Вот так и они с Германом. И никакие они не множества, они -- острова. Он -- остров, и она -- остров. А между ними широкая полоса воды. Пролив Лаперуза. Можно пускать друг к другу кораблики, обмениваться световыми сигналами и не более того.