Литовские народные сказки

Ау-ау, Рекетелис
Ау-ау, повесился
Ау-ау, в ореховом кусте
Ау-ау, на шелковом поясе.

Старик говорит старушке:

— Пойдем, старушка, смотреть. Что-то тут неладно: все животные домой прибежали.

Пришли к лесу, смотрят — Рекетелис висит в ореховом кусте, повесился на шелковом поясе. Старик со старушкой плачут. Они взяли его и принесли домой, обмыли, одели и положили в середине избы.

Уже и похороны — певчие поют, в риге гроб делают. Сделали гроб, несут в избу.

Несут, и как раз идет тот же волк. Он увидел гроб и так испугался, что выскочила девушка и превратилась в кукушку.

Кукушка прилетела в избу, села у ног Рекечюкаса и кукует:

Ку-ку, Рекетелис,
Ку-ку, здесь твоя девица,
Ку-ку, здесь твоя Уогяле,
Ку-ку, Рекетелис!

Рекетелис уже рукой пошевелил. Кукушка подлетела, села у головы и опять кукует:

Ку-ку, Рекетелис,
Ку-ку, здесь твоя девица,
Ку-ку, здесь твоя Уогяле,
Ку-ку, Рекетелис!

Скок Рекетелис из мертвых! Они обнялись, радуются, поцеловались.

И я там была, пиво-мед пила, во рту не задержалось, по бороде утекло.

К 1.2.1.6. / АТ 702В*. Она Баубинене, 23 года, деревня Бикенай, приход Дукштас, уезд Швянченис. Зал. Юозас Айдулис, 1935. LTR 2441/403/. Перевод на немецкий язык KLV 37.

Имеется 92 варианта. По структурам варианты различны: в 7 текстах рассказывается лишь о том, как волк / ведьма похищает девочку / мальчика, 25 вариантов кончаются освобождением похищенного, а в начале 60 вариантов используются различные ЭС о необыкновенном рождении мальчика и о превращении ягоды в девочку. Часть вариантов кончается смертью мальчика.

86. [Ночлег у лауме]

Были дед с бабой, и у них был один сын Станисловас. И он пошел за лыком.

А когда-то было такое: кто ночует в избушке в лесу, того лауме убивает. Баба не пускает его:

— Не ходи, сын, не ходи!

— Пойду.

Он взял стакан, воды налил и поставил. И говорит маме:

— Следи: пока я буду живой, так стакан останется полным. А если случится какое несчастье, воды станет меньше.

Он повязал на шею платок, взял три головки лука, и пошел за лыком. Надрал лыка, и стало темно. Он пошел домой и нашел избушку. «Зайду и переночую». Зашел — сидит баба. Говорит:

— Тетя, может быть, примешь меня ночевать?

— А, сын, каждый день у меня ночуют. Я и баню истопила, может быть, замерз, так будет теплее.

А в ее бане стоит печка, полная горящих угольев. Он пришел, лег и заснул. И спит. Лауме прибегает ночью и поет:

Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?

Головка лука ответила:

Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.

Так и сгорела эта головка [лука] в раскаленных угольях.

Лауме побежала домой: [он] еще не спит. Побыла минутку — она и опять прибежала, она и опять так поет:

Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?

Опять головка лука ответила:

Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.

И эта [луковица] жак[48]! в раскаленные угли — и сгорела. Лауме опять побежала домой. Побыла, и снова прибежала, и опять поет:

Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?

И головка лука снова ответила:

Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.

И эта жак! — сгорела.

Лауме побыла и опять прибегает, и спрашивает:

Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?

Тогда платок ответил:

Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.

А она ждет, не дождется. А тут уже день скоро. Побыла, прибежала, спела — никто не отвечает. И зарезала этого Станисловаса. Нацедила в бутылочку крови живучей и могучей. В бане было корыто — и положила его [Станисловаса] под корыто.

А мама следит, следит — уже воды половина стакана. «Его уже нет».

— Так, дедуля, уже нет нашего Станисловаса — уже воды половина стакана.

Дед встал утром и пошел его искать. Идет, идет — нашел избушку. Видит — лежит ноша лыка. Вошел, говорит: