Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв.

«сильные окрутенства чинил подданным своим, а звлаща над рожаем шляхетским, невинне их карал и мордерства над ними чинил, якие вымыслите могл, над всеми княжаты и наняты и рожаем шляхетским всех земель — литовских, русских и жомоитских».

Приписывая Сигизмунду Кейстутовичу политику чуть не в духе Грозного, летописец сравнивает его с Антиохом, Иродом и предком его Тройденом, называя его «окаянником». Замыслы его шли будто так далеко, что думал он «весь рожай шляхетский погубити и кровь их разлити, а поднести рожай хлопский, псю кровь». Опалы постигли Юрия Лигвеновича и Олелька Владимировича с сыновьями (Семеном и Михаилом).

Наконец, летописец приписывает Сигизмунду такой адский умысел: созвать общий сейм княжат и панят и всякой шляхты, чтобы всех их вырезать. Уже разосланы были призывные листы, но воеводы виленский и трокский, Довгирд и Лелюша, узнав, в чем дело, призвали к себе князя Чарторыйского и втроем решили «князя Сигизмунда о смерть приправити», а Вильно и Троки передать Свидригайлу^{98}. Исполнителями заговора являются князь Александр Чарторыйский, удельный князь с Волыни из земли Луцкой, «ritus et generis ruthenici»[82], no свидетельству Длугоша, и Скобейко киянин. Сигизмунд был убит в вербную неделю 1440 г. Это явно дело партии Свидригайла среди литовских панов и русского княжья. К нему уезжают братья Чарторыйского (сам же князь Александр уехал в Москву и был в Пскове наместником).

Все эти данные рисуют положение Свидригайла как вождя русских княжат и панят, причем сторонники у него были и среди панов литовских, видимо, тех, кто подобно Довгирду, бывшему наместнику на Подолии, составляли партию противников инкорпорации литовско-русских земель в состав Польского королевства.

Что касается Сигизмунда, то его выдвинула партия, более подчинившаяся польскому влиянию, более дорожившая унией. С его провозглашением на великокняжеский престол связаны два важных акта 1432 г. Первый подтверждал унию с признанием за Ягайлом верховной великокняжеской власти на Литве и обязательством не принимать королевской короны без воли королевской.

Великий князь Сигизмунд Кейстутович (1365—1440)

Подольскую землю Сигизмунд уступал короне Польской «со всеми городами, замками и областями» от имени своего и своих преемников, уступал и спорные пограничные волынские волости. Волынь он сохранял пожизненно, а по его смерти все великое княжество со всеми землями должно было перейти к королю и короне Польской; «duces magni per utramque partem pro tempore eligendi[83] — так называет грамота Сигизмунда возможных его преемников, отчетливо устраняя вотчинную наследственность, которая, напротив, подчеркнута по отношению к Ягайле. Он дает Сигизмунду, принимая его «in partem solicitudinis suae», «magnum ducatum terrarum suarum Lithvaniae et Russiae, ceterorumque dominiorum ducatus predicti et sua bona paterna, videlicet Vilnam et alia bona ad ipsius patrimonium spectantia — de manu sua»[84].

Характерно особое упоминание о Волыни с обязательством для Сигизмунда давать ее в державу не иначе, как обязав наместника присягой и присяжной грамотой: «Quod… pro nobis fideliter tenebit et post decessum nostrum, nulli… nisi praefato fratri nostro, domino regi ac filiis suis, vel coronae Regni Poloniae, assignabit»[85]. И тут судьба Вильно отделяется от судьбы остальных составных частей Литовско-Русского государства, хотя и определяется почти вполне аналогично.

Так была заново подтверждена уния. Но нет уже речи об инкорпорации. Идея унии выступает чище и рельефнее.

Другой акт того же 1432 г. рассматривается часто как акт чрезвычайной важности, которым русские князья, паны и бояре уравнивались в правах с католиками-литовцами. С этим привилеем связан целый ряд странностей. Во-первых, выдают его не король Ягайло и не великий князь Сигизмунд, а польские послы, отправленные для заключения нового акта унии. Подтверждения его со стороны Ягайла нет. Впрочем, это само по себе не так еще важно, так как через 1 ¹/₂ года Сигизмунд, в 1434 г., выдал от себя привилей, повторивший содержание акта 1432 г. Но в чем его содержание?

Привилей как бы разъясняет старые тексты, коими князьям, шляхте и боярам литовским даны права и привилегии, подобные тем, какими пользовались поляки, в том смысле, что они распространяются и на русских князей, бояр и шляхту русскую, которая, «как казалось», была до того исключена из этих преимуществ. Но речь идет о частно-правовых преимуществах, а не о том основном праве, которое всего больше имело значения, — о праве на занятие должностей.