Лица

Директор и основатель клиники Кутюр, доктор Дональд Кламмер, пришел от Жени в восторг — не от ее рекомендательных писем и обширного опыта, а от ее наружности. Прежде чем она успела спросить, чем ей предстоит заниматься, Дональд Кламмер воскликнул:

— Работа ваша! Хирург, который выглядит вот так, дороже миллионной рекламы. Какая кожа! Какие груди…

Жени почувствовала отвращение, которое все более нарастало по мере того, как они ходили по клинике. И постепенно переросло в ярость. Она узнала, что пациентов — о которых говорили лишь как о «клиентах» — не подвергали даже рентгеновскому обследованию, зато выполняли их любую, даже самую несусветную просьбу. Клиника, представлявшая нечто среднее между роскошной парикмахерской и фешенебельным борделем, хвасталась, что осуществляет «немедленные перемены». Рекламные листовки обещали придать обратившимся именно тот образ, который они выносили в своей голове, или преобразить в того, кто больше всех нравится. Многие клиенты, рассказывал доктор Кламмер, приходят сюда с фотографиями из журналов и газет, где изображены модели или великие мира сего, и просят их сделать такими же.

— И вы соглашаетесь? — спросила потрясенная Жени.

— А почему бы и нет? Каждый из них перед тем как попасть в операционную, подписывает соответствующий документ. И если результаты клиенту не по душе, мы все равно оказываемся прикрыты.

«Неумелые и не располагают никакой репутацией», — Жени вспомнила, что о таких врачах говорил Эли. Возможно, их деятельность еще и незаконна. Но вслух она ничего не возразила директору, когда тот водил ее по палатам. Каждая была отделана в собственном стиле. Больничные койки напоминали: то топчан из эпохи раннеамериканских колонистов, то викторианские медные кровати, то французские, в стиле ампир. Стены затягивал атлас или бархат, на полах лежали мягкие ковры. Палаты, где находились больные, никак не могли быть стерильными, поняла Жени. Цветовая отделка была везде выполнена в одних и тех же тонах: от бургунди до пурпурного, наверное, чтобы скрыть пятна крови и другие выделения тела.

Кутюр предлагала широкий спектр пластических операций, некоторые из них были потенциально опасными, как, например, имплантация силиконовых частей, или бесполезное, эффект которых длился от нескольких недель до нескольких месяцев. Никакую процедуру здесь не называли хирургической. Сестры, чьи шаги скрадывал роскошный ворс, носили форму, на которой красовалось имя известного модельера. К хирургам обращались как к «скульпторам», работающим непосредственно с моделью-клиентом. Толстые ляжки, ягодицы и животы становились худыми (а как же со шрамами, подумала Жени), бицепсы на руках крепчали, зады переставали казаться обвисшими, груди делались больше и крепче, носы выпрямлялись и укорачивались, изменялась форма подбородков, с лиц убирались веснушки и родинки, новые волосы внедрялись в череп, перекраивалась форма кистей и ступней. Казалось, ни одна часть тела не оставалась у клиентов доктора Кламмера естественной. Его собственной специализацией было «устранение национальных черт».

Через полтора часа Жени вышла из клиники совершенно подавленной. Заведение показалось ей гигантским сборочным конвейером, где у клиентов уничтожают все индивидуальные черты, а те с удовольствием платят тысячи долларов за то, что их превращают из людей в безликий продукт.

Хотя раньше Жени занималась в основном реконструктивной хирургией, она нередко выполняла и косметические операции, но никогда не ощущала, как здесь, их банальности. Ее больные просили об операции, чтобы добиться гармонии с собой, клиенты Кламмера, наоборот, старались убежать от себя. Требуя, чтобы им сделали внешность, как у кого-нибудь другого, они обнаруживали глубокое неудовлетворение собой, подчас даже настоящую ненависть.

Она думала об искалеченных, обгоревших на пожаре, рожденных с изъяном. Их самовосприятие формировалось из того, какими их видели другие. Но другие с обычной внешностью, кто приходил к Кламмеру и просил сотворить им наружность фотомодели, нуждались в помощи и утешении, которую им не мог предоставить хирург. Хищник Кламмер — и вероятно, другие, подобные ему, играли на слабости богатых людей, готовых заплатить любые деньги, только чтобы укрыться в оболочке другого.

Вечером, когда позвонил Дэнни, Жени сказала, что возьмет несколько свободных дней и через неделю или две прилетит в Калифорнию.

…Утренняя дымка еще не рассеялась, когда Жени подошла к северному викторианскому зданию, части которого, как различные замыслы, распространялись в разные стороны. Буйная растительность покрывала землю и наполняла терпким ароматом воздух. На северный вкус здешнее утро в конце июня было слишком изобильным.

Жени поднялась по лестнице к распахнутой двери и вошла в круглую комнату с высоким потолком, по стенам которой стояли простые скамьи. Комната была разделена. В другой ее части, напротив, на возвышении за столом сидела сестра и что-то писала, другая ручка покоилась у нее за ухом. Она оторвалась от работы и улыбнулась Жени: