Лица

Такие странные превращения, однако, не новость, каждый из нас не единожды сталкивался с ними, удивлялся им, принимал как великое откровение. Частный случай — приезжего шалопая принимают за ревизора — в передаче Гоголя становится масштабно всечеловеческим. Достоевский, толкнув на убийство Раскольникова, после этого мучительно решает вопрос вины и безвинности, втягивает в это решение едва ли не все культурное население планеты. Умение различить за малым великое — за падающим яблоком закон всемирного тяготения, за неумеренным прекраснодушием некоего Манилова национальную черту «маниловщину» — и есть то, что, собственно, отличает проницательность от наблюдательности, талант от способности. В одинаковой мере это характерно как для науки, так и для искусства.

Воспитательница детсада, «искусственная мама» на 20, а то и 30 детей, воспитывает: «Взялись за руки! Сели за стол! Вытерли слезы! Дружно сказали!» И при таком «коллективном» воспитании можно ли обратить внимание на то, что один малыш украл в соседней группе лопатку…

В. Аграновский методично и безжалостно показывает, что вырастает из тех буднично мелких явлений, с которыми мы сталкиваемся постоянно, иногда досадуем, а чаще равнодушно проходим.

«Взялись за руки! Дружно сказали!..» — сначала лопатка, а потом выхваченный нож в переулке?..

Да нет, — говорит нам автор, — не обязательно. Может быть, просто неприязнь к коллективу, неумение сжиться с людьми, злобная агрессивность, махровый эгоизм… Нож в переулке? Да так ли уж он страшен — его легко заметить, он вопиющ, а потому не трудно и обезвредить. Злобная же агрессивность, действующая не ножом, а выражением неприязни, оскорбительным словом, клеветой, будет вызывать такую же агрессивность у других, расползаться заразой по людям, отравлять жизнь тысячам. Цепная реакция проказы, а от нее ни милиция, ни судебные органы спасти не в силах…

Привычны гадания вокруг литературных героев — кто был их прототипом? Кто для Анны Карениной? Кто для Попрыгуньи? Почти всегда эти гадания умозрительны и бесплодны. У Чехова вызвала огорченное недоумение обида Левитана за то, что якобы он выведен в «Попрыгунье» в образе художника Рябовского. Писатель-беллетрист почти никогда не находит своего героя целеньким, а, пропуская сквозь себя поток наблюдений, создает его по частям из многих находок. Воистину: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…»

Публицист же пишет с натуры. Тут уже нужно говорить не о прототипах, а о том, с какой точностью изображен реально существующий человек, ставший моделью. Казалось бы, при таком показе невозможно дать широкие, обобщающие картины жизни, а лишь документальные фрагменты, частные сообщения по поводу данного случая и момента. «…Наши статьи и фельетоны не попадают в «мировую историю» (они только сырье для историка)…» — признавался в конце двадцатых годов известный очеркист-газетчик А. Д. Аграновский, отец Валерия Аграновского. То есть мы даем сырье, обработать его суждено другим.

В. Аграновский не исключение среди журналистов, он тоже пишет с натуры, стремится к объективной, почти фактографической точности изображения какого-нибудь конкретного Михаила Федоровича Пирогова, водителя 1-го класса из Саратовского автоуправления. Читатель знакомится с ним, с его привычками, заботами, переживаниями, даже с тем, как он считает свои трудовые денежки. И вот, когда знакомство завершается, читатель обнаруживает, что имеет достаточно полное представление о шоферах вообще, что в их жизни на колесах отчетливо проступают некие стабильные общественные проблемы, что после шофера Михаила Федоровича ясней вдруг становится и литейщик Иван Иванович, и экспедитор Петр Петрович, и прораб строительства Сидор Сидорович. Разве такое обобщающее произведение — сырье, полуфабрикат? Как в науке, так и в искусстве обобщение является, так сказать, «конечной продукцией».

В одной из своих книг Валерий Аграновский цитирует слова Льва Толстого: «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает и учит, или нарочно потешает, он не действует. Только если он ищет, зритель, читатель сливается с ним в поисках».

Бессмысленно ждать, что появится некий всевышний учитель, знающий все наперед. Никто не познает за нас нашу жизнь. Заслуга художника в том, чтоб как можно большее число людей поднять на поиск.

На социально-педагогическую повесть В. Аграновского «Остановите Малахова!», печатавшуюся по частям в «Комсомольской правде», пришло 15 тысяч читательских писем. И как только печатание было закончено, по стране, можно сказать, прокатился шквал конференций, собраний, коллективных обсуждений повести. Это лишь внешние признаки слитного писательско-читательского поиска. Его преобразующую силу определить невозможно, еще пока нет таких социальных датчиков, которые бы показывали духовные изменения гражданина.

Поиск, поднятый Валерием Аграновским, продолжается. И сейчас вы, читатель, прочитав эту книгу, вступили в него.

В. ТЕНДРЯКОВ