Лица

Нет, Юрий Павлович, тут надо разобраться. И к педагогу требуется подход! Если вы однажды почувствовали, что мера признания Евгении Федоровны в школе явно не соответствует ее талантам, найдите в себе силы признать ее ярче. Вы помните, как получили однажды добрую улыбку Евгении Федоровны, хотя, по совести, она не была вами заслужена? Это случилось в тот самый день, когда впервые распахнулись школьные двери, — 1 сентября. Вы стояли у входа, мимо шли классы, и какой-то мальчишка-первоклассник с перепугу преподнес вам букет цветов. Вернее сказать, он просто отдал вам цветы, вызвав на вашем лице растерянность. А вслед за этим каждый класс, соблюдая стихийно возникшую ритуальность, стал преподносить вам букеты — на этот раз уже не «давать», а именно «преподносить». Так вот самый первый букет вы от растерянности сунули в руки учителя, который случайно оказался ближе всех к вам. Этим учителем была Евгения Федоровна. Она благодарно вам улыбнулась и, возможно, с этого дня почувствовала бы себя вами признанной, и наладились бы добрые отношения… Увы, случайность букета Евгения Федоровна разгадала очень скоро, а вы это знали еще раньше. «Я чувствительна, как термометр», — сказала она мне. Каждый человек имеет право на слабость.

Немало времени прошло, прежде чем Евгения Федоровна поставила первую пятерку по поведению Валерию Ягодину, самому ненавистному из своих учеников, впервые задержалась в школе до позднего вечера и вывесила объявление о занятии балетного кружка.

Педагог — это, вероятно, человек, который должен оставаться педагогом даже в тех случаях, когда имеет дело со взрослыми. Его талант, если это талант истинный, не может быть тонким лучом; такт, понимание, человеческая порядочность, честность, справедливость — эти качества должны исходить от педагога во всех направлениях как свет от лампы, как аромат цветов, как волны эфира. И если уж на то пошло, качества, перечисленные мною, хорошо бы иметь всем людям на земле независимо от их профессии — тем более педагогам.

Некоторое время назад Юрий Павлович принес в учительскую шесть бутылок воды, купленных в буфете. Он надеялся, что с этого первого «взноса» начнется хорошая традиция по очереди покупать в школьном буфете воду для общего пользования, а не бегать туда за каждым стаканом. Преподаватели молча выслушали Юрия Павловича и разошлись на уроки, благо только что прозвенел звонок. К концу первой перемены Кардашов, словно бы случайно, заглянул в учительскую. Шесть бутылок стояли нераспечатанными. «Провалят!» — с тоской подумал он. На следующей перемене — та же картина. Потом были еще три перемены, но он в учительскую больше не заглядывал. И лишь вечером, уходя из школы, последний раз открыл дверь. На столе стояли пять пустых бутылок и одна полная, оставленная, вероятно, для него.

«Слава богу! — подумал он, почувствовав внезапное облегчение. — Дело, кажется, налаживается».

4

В тот день, когда я впервые посетил школу, должны были приехать артисты. Но я этого не знал, и вот какой вышел казус. Не успел я снять пальто, как Юрий Павлович Кардашов обратился ко мне со слезной просьбой: заболела одна учительница, не могу ли я занять ребят на время урока. Конечно, могу. И я вошел в шестой класс, в спешке никем не представленный. Меня встретила внимательная тишина. Вероятно, ребята мучительно соображали, какое мое амплуа. «Вы будете петь или показывать фокусы?» — спросила, не выдержав, какая-то девочка. Я покрылся испариной и сказал, что никакой я не фокусник, а журналист. Класс дружно захохотал. Скорее всего они решили, что я конферансье или мастер художественного слова. Когда прозвенел звонок, я вышел из класса с больной головой, едва не качаясь из стороны в сторону. Я сам учился в школе, но никогда не думал, что мы, дети, такие трудные. Чуткая, невероятно подвижная и, как мне показалось, совершенно неуправляемая масса.

Впрочем, такое впечатление от школьников нередко выносят и педагоги-профессионалы. Физику Владимиру Васильевичу было не легче моего, когда в первый день его работы весь класс поменялся фамилиями и прямо-таки исходил весельем, а учитель ничего не мог понять.

Но чуть позже, сидя на уроке у Юрия Павловича, я убедился, что талант педагога может быть в крови. Даю голову на отсечение, что Юрий Павлович ни на секунду не отрывал взгляда от журнала и между тем вдруг строго произнес: «Скибин, я тебя вижу!» Скибин, по прозвищу Лягушка-квакушка, сидел рядом со мной. Что он там вытворял, я не знаю, но после замечания Юрия Павловича покраснел и немедленно извинился. «У вас двойное зрение?» — спросил я директора после урока. «Нет, — ответил он, — я знаю Скибина».