Потом они добудут групповой снимок летчиков и, проверяя свои предположения, покажут его Анне Лаврентьевне Закутней, на глазах которой самолет упал на немецкую батарею, — той самой женщине, которой до сих пор снится лицо расстрелянного летчика. И она, глянув на фото, заломит вдруг руки и закричит: «Ой, деточки, вот же он, вот!», и дрожащими пальцами укажет на командира Лилиного 73-го истребительного авиаполка Ивана Васильевича Голышева, действительно пропавшего без вести в июле сорок третьего года. Председатель сельсовета даст ребятам подводу, они посадят на телегу старуху и поедут на место гибели Голышева — к высокой круче, возле которой отыщут глубокую воронку, а в ней и вокруг нее — множество обломков самолета. Однако в тот год они не рискнут начинать раскопки, территория эта еще недостаточно хорошо будет обследована саперами, но через какое-то время эрвээсы вновь вернутся к высокой круче, а потом на могилу Ивана Васильевича приедет из Москвы Наташа Голышева — дочь командира полка.
В школьном музее появится сборник воспоминаний очевидцев трагедии шахты «Богдан», в шурфе которой погибли тысячи земляков, жителей Красного Луча. «Богдан не спит, его гнетут заботы, тревоги мира давят на виски…» — напишет поэт. В этом сборнике посетители музея прочтут и такие строки:
«Я видела, как немцы вели к шурфу двух девушек, красиво одетых, невысоких. Они попятились от шурфа. Их взяли за руки и за ноги и живыми сбросили в шурф. Потом были казнены пятнадцать человек из шахты 7/8, они пели песню, их расстреливали и трупы бросали в шурф. Некоторые, не дожидаясь пули, сами бросались вниз…»; «Зоя Емельченко, двадцатилетняя комсомолка, и ее брат Леонид, пятнадцати лет, были казнены. Стоя у шурфа, Зоя крикнула: «Всех не перестреляете!» Фашист приблизился к ней, стремясь заткнуть девушке рот, и Зоя, схватив его, увлекла с собой в шурф…»
Они вскроют потом заброшенную могилу двух молодых лейтенантов, успевших перед смертью попить молочка, найдут их останки, с воинскими почестями перезахоронят в братскую могилу № 16 села Мариновка, а истлевшие документы отправят криминалистам в Ворошиловград в надежде на то, что удастся установить фамилии офицеров.
Будут и другие дела, необходимость которых и святость для всех очевидны.
Валентине Ивановне Ващенко выдадут на руки документ на официальном бланке с печатью, который она назовет «охранной грамотой»:
«Краснолучский горком КПУ просит все советские, партийные, комсомольские организации и военные комиссариаты оказывать всяческую помощь отряду «РВС» краснолучской средней школы № 1, ведущему поиск без вести пропавших летчиков в годы Великой Отечественной войны. Секретарь горкома партии В. Рудов».
Потом к эрвээсам присоединятся другие следопыты — не только из других школ, но и из других городов: Авдеевки, Гомеля, Москвы. Решением бюро Краснолучского горкома комсомола будет создан объединенный отряд «Сокол-1» — как сказано в документе, «для организации совместного целенаправленного поиска».
Это, надо сказать, целая эпопея… Побывав однажды в Авдеевке у матери легендарного летчика Л. Л. Шестакова, эрвээсы обнаружат «следы» белорусских ребят, тоже посетивших Марию Ивановну: чайный сервиз, преподнесенный ей в подарок, две картины и красивый шелковый платок. Выяснится, что учащиеся Гомельского профтехучилища занимаются тем же авиаполком Шестакова, потому что в полку служил их земляк, дважды Герой Советского Союза Головачев. «Мы почувствовали, — скажет мне Ващенко, хотя как они почувствовали, останется для меня тайной, — что ребята из Гомеля неплохие, и затеяли с ними переписку».
Через год Валентина Ивановна пришлет в Гомель официальное приглашение, и однажды ночью на станции Дебальцево эрвээсы встретят пятнадцать белорусских ребят, приехавших с лопатами, с засученными рукавами, со страстным желанием «делать дело».
А Валентина Ивановна будет писать отчеты в горком комсомола и в гороно, начиная каждый словами: «В ходе операции «Белая лилия» нами установлено…»
Все это, повторяю, будет.