Лица

Вот что сказала нам Екатерина Порфирьевна Медведева: их было семь душ у матери, и однажды мать отправила ее к тетке в соседнее село за картошкой. Было Екатерине тогда лет тринадцать, и ничего она не боялась. Пришла к тетке, а в небе — бой. Детям — зрелище. Вдруг видят: дымит самолет. Дотянул он до края села и в землю! Никакого парашюта не было, это Иван напутал. Дети, конечно, туда, и она с ними, но немцы сели на легковую машину и на два мотоцикла. Прибежали ребята. Лежит на земле, возле разбитого самолета, девушка. Без ног. Ноги были, но вроде «отбитые», а в том месте, где «отбитые», что-то еще тлело. Конечно, мертвая. А второго летчика, еще живого, немцы вроде бы уже куда-то увезли. «Как второго? Их разве два было?» — «Чего не видела, говорить не буду. Так немец сказал, он по-русски немного балакал». Когда немцы ушли, летчицу там же и похоронили. «Когда это было, Екатерина Порфирьевна?» — «Мабуть, в конце августа». — «А не в начале?» — «Да нет, в конце, перед самым освобождением». — «А где все случилось?» — «Да у Камышовки, если ехать по шляху мимо Снежной и мимо Успенского, где дома с белого камня». — «А волосы, Екатерина Порфирьевна, не помните, какие были у летчицы?» — «Не помню. Да мы, дети, и не глядели. Страшно было. Небольшая она была, маленькая, невеличка, пальчики коротенькие, а сама полненькая…»

Нет, не Лиля это, не Лиля… Но кто? И на карте района, с которой никогда не расставалась Валентина Ивановна, появилась еще одна звездочка — поблизости от хутора Камышовки.

А мы, завершив раскопки у Красной Зари, увозили из балки Ольховчик, как, вероятно, помнит читатель, пушку с застрявшим в ней снарядом, детали разбитого самолета, останки неизвестного летчика и кусок обшивки со странным номером Д2911.

Теперь справка. Я приведу ее, как она и написана, строгим языком, расцвечивать который не чувствую необходимости:

«Отряд «РВС» средней школы № 1 г. Красный Луч Ворошиловградской области за десять лет своего существования прошел пешком более 12 тысяч километров по фронтовым дорогам 18-й и 51-й армий, 4-й и 8-й воздушных армий, 7-го кавалерийского корпуса, 383-й и 395-й шахтерских дивизий. Осуществил раскопки 14 советских самолетов и установил имена летчиков, значившихся прежде «пропавшими без вести». Кроме того, установил имена нескольких десятков воинов, безымянно похороненных в 19 братских могилах на линии Миус-фронт, более 100 фамилий краснолучан, казненных фашистами в городе в январе 1943 года…»

Я обрываю справку на полуслове, потому что одно перечисление дел отряда — ведь еще были установка памятников и обелисков, и поиск родственников, и множество тимуровских забот — заняло бы несколько страниц машинописного текста. Впрочем, об одной истории, связанной с переименованием улицы Сенной в улицу имени экипажа Харченко, я все же, хоть и кратко, но расскажу.

На самолет Василия Харченко отряд вышел совершенно случайно и, можно сказать, в буквальном смысле этого слова: шел по городу и «вышел». В ту пору, то есть в первые годы своего существования, эрвээсы вообще довольно много маршировали, что для маленького Красного Луча тоже было зрелищем. Представьте себе: пятьдесят человек, все в одинаковой форме с погонами, на погонах загадочное «РВС», чеканный, как говорится, шаг и Валентина Ивановна Ващенко впереди с большим портфелем, — впечатляет! Прохожие останавливались, а недоумение на их лицах смеялось выражением радости, потому что не может не радовать молодость, даже если она просто себя демонстрирует.

И вот однажды, когда отряд, сделав паузу, пил газированную воду в палатке на Сенной улице, к Ващенко подошла незнакомая женщина и спросила, что означают «ваши буквы». Получив ответ — «разведчики военной славы», — она произнесла: «Вот оно что!» — не разочарованно, а скорее задумчиво. И добавила: «Тогда скажу вам, если вы еще не знаете, что во время войны где-то здесь, на Сенной, упал американский самолет с советскими летчиками». И ушла. Это было первое и единственное упоминание об экипаже Харченко, давшее толчок к организации поиска. Впрочем, «поиск» — слишком громко сказано, если учесть, что все дело заняло не более двух недель. Поделив между собою кварталы, эрвээсы привычно пошли по домам, как многократно делали это раньше, собирая макулатуру, и скоро нашли свидетелей, которые не просто подтвердили факт, но и вспомнили некоторые подробности.