Дальнейшие события между тем развивались спокойно и никак не предвещали финала, который, без преувеличения, потряс весь город. Прежде всего ребята довольно скоро наладили связь с ветеранами 861-го полка. Если учесть, что за время войны авиаполк несколько раз почти полностью обновился, что летчиков, провоевавших в его составе с первого до последнего дня, было ничтожно мало, можно понять, почему ребята получили об экипаже Харченко относительно скупые сведения. Правда, от того, что мы не много знаем о погибших солдатах, жизнь их не становится дешевле, и цена их смерти тоже не уменьшается. Так или иначе, а эрвээсы узнали, что в сорок третьем году экипаж Харченко считался лучшим в полку: дружный и опытный, он несколько раз выходил с честью из сложных переделок, дважды горел, да не сгорел, и члены экипажа уже были награждены орденами и медалями, в том числе и Косенко — двумя орденами Славы.
Карп Иванович Косенко вообще был весьма колоритной личностью, и о нем, как об оставшемся в живых, ветераны, естественно, помнили лучше. По их воспоминаниям, Карп Косенко был здоровенным парнем — кирзовые сапоги сорок шестого размера, толстый мясистый нос, «густые широкие брови и рябое лицо, в котором вражеские истребители, — как написал один ветеран, — чувствовали достойного соперника». Бороться с Косенко никто в полку не рисковал, у него была «медвежья хватка», а когда на отдыхе играли в футбол, Карпа Ивановича ставили в центр нападения: попадет к нему мяч, он с любого расстояния бил по воротам, и вратарь вместе с мячом, под хохот обеих команд, «прилипал к сетке». В бою Косенко «отдавал жар своего сердца, ведя точный огонь из крупнокалиберного пулемета, расположенного в люковом отсеке бомбардировщика», и ему «всегда было дорого место в самолете». Тем не менее в роковой для экипажа день Карпа Ивановича оставили на аэродроме принимать новое пополнение воздушных стрелков, и, как он ни ругался, говоря, что «хай тут мухи в каптерке живуть, а я в небо, в бой пиду!», заменили его Александром Дрыновым. Самое же замечательное и неожиданное для эрвээсов было то, что Косенко не только пережил войну, но и оказался их соседом, поселившись в Харцизске, который был расположен «всего» в шестистах километрах от Красного Луча. Эрвээсы написали ему восторженное письмо, — ответ, правда, был коротким и сдержанным, — и когда добились переименования улицы Сенной в улицу «имени экипажа Харченко», отправили Карпу Ивановичу приглашение на митинг.
В назначенное время, то есть за день до митинга, он не приехал. Не прислал даже весточки. Промолчал. Может быть, заболел. Может, уехал еще прежде куда-нибудь по делам. Или не получил приглашения. Всякое бывает.
И вот, представьте, небольшая площадь, образованная пересечением улицы Стаханова с бывшей Сенной, то самое место, где погибли отважные летчики. На этой площади, на двух улицах, в прилегающих переулках, дворах и скверах — многотысячная толпа краснолучан. Как говорится в таких случаях, на торжество пришел чуть ли не весь город. Построили трибуну, украсили ее цветами, справа от трибуны — почетный воинский караул, слева — отряд «РВС» в полном составе, перед трибуной — оркестр, а на самом верху — почетные гости, родственники погибших, среди которых выделялся могучим телосложением и высоким ростом молодой Харченко, сын командира экипажа, морской капитан, приехавший в Красный Луч из Владивостока. Он был как две капли воды похож на своего отца, фотография которого уже давно появилась в музее эрвээсов, как и фотографии всех членов экипажа.
Секретарь горкома партии Василий Петрович Рудов постучал пальцем по микрофону, собираясь открыть митинг, как вдруг его остановила Валентина Ивановна, зоркий глаз которой заметил в конце улицы Стаханова, за толпой, остановившуюся легковую машину. Это был «Запорожец», и почему-то забилось сердце у Ващенко. У нее вообще было колдовское предчувствие. «Погодите, Василий Петрович, — шепнула она, — не Косенко ли это». Пятью минутами раньше, пятью минутами позже, — ладно, подождем. И Ващенко, сойдя с трибуны, быстрым шагом направилась к «Запорожцу», легко преодолевая еще не уплотненную единым вниманием толпу.