Лица

«…Да, чуть не забыла написать о Д. Мы с ним переписывались до 1975 года, а потом он перестал, мы даже думали, что он умер. А то, что он против раскопок, так меня это не удивляет. Ведь мы, кроме прочего, проливаем еще свет правды, а такие, как он, надеялись на то, что война все спишет. Нет уж, не спишет! Что бы ни говорили эти Д., мы продолжим начатое дело…»

«К нам пришла противная и грязная осень. Вы вовремя уехали, а то бы пришлось замерзать не на шутку. В школе холодина, пока еще не топят, и дома собачий холод, я замерзаю, как в сорок третьем году. Но ничего, завтра придет Вася Авдюшкин, будет проводить занятия по строевой подготовке, — вот погреемся! Он сказал, что будет гонять два часа. А в воскресенье эрвээсы работали на овощной базе, заработали 50 рублей — на лето. И еще новость: Игорь Кока прислал мне приглашение на свадьбу. Никогда в жизни не была на свадьбе. Но я еду в Киев на конференцию, и поэтому поездка в Борисоглебск не состоится. А очень интересно бы побывать на свадьбе бывшего командира отряда. Говорят, что самые веселые свадьбы бывают только у летчиков и студентов. Это верно или брешут?»

«Сообщаю, что судмедэксперт пока не может дать официального заключения по тем останкам, которые мы с вами откопали, так как их очень мало. Предположительно, по глазнице, он говорит, что это останки  ю н о г о  пилота или стрелка, во всяком случае, мужчины…»

«Я очень тяжело переживаю болезнь Славика, не могу поверить, что мой сын так жестоко наказан судьбой. Неужели недостаточно того, что меня жизнь бьет часто и бессердечно? Какая несправедливость! Мое трудное, опаленное войной детство разве не дает права на более радостную жизнь, хотя бы на маленький кусочек счастья? Но что это я расхныкалась! Все-таки здорово, что у меня такая интересная работа, которая помогает забывать о личных невзгодах! Когда я вчера выступила в Киеве с докладом, мне одна заслуженная учительница сказала: «Я чувствую, что вы очень счастливый человек». Я ответила: «Да, я нашла свое счастье именно в работе с детьми». Но на самом деле, могу вам признаться, я сейчас, как маленький ребенок, очень хочу, чтобы кто-то меня обласкал и сказал мне доброе слово…»

«Теперь могу Вам признаться, что из больницы меня не выписали, а я удрала и с 16 марта на свободе. Толик Никольский прислал свою горкомовскую «Волгу», и я уехала. Главврач хотел лишить меня больничного листа, но ему позвонил Рудов, и лист выдали. Но что-то сказали Рудову — наверное, что я тяжело больна, что сердце ни к черту, что нужен стационар, а Рудов смеется надо мной и говорит: «Ну что ты за человек: дома помираешь, а в школе оживаешь». Вот такая я сумасбродная. Уходила из больницы и думала: назло им всем не умру! Вот отпустит боль, поднимусь и пойду в школу! Так и сделала: днем провела заседание штаба, после него «урок мужества», на нем присутствовали гости — ветераны войны, а еще потом митинг у памятника Лиле, а затем экскурсию в нашем школьном музее. Мои ребята без памяти от встречи с ветеранами, особенно с Героем Советского Союза Лашиным М. А., об этом генерале я вам рассказывала, он большой друг моих детей, и мы ему на юбилее отряда торжественно вручим удостоверение «Лучший друг «РВС». Мы еще Рудову вручим, Паспортниковой и Васе Авдюшкину. Удостоверения уже сделали — красною цвета, золотое тиснение…»

«Получили уже более 70 писем, есть очень важные и ценные, например — от командира дивизии Егорова. В этой дивизии служил экипаж, найденный нами на Сауровской дороге. Егоров сообщил нам еще несколько экипажей, погибших в нашем крае, и координаты их последнего боя. Пришло еще интересное письмо из Москвы, в нем сообщаются адреса людей, которые знали Лилю по аэроклубу и по училищу в Херсоне».

«Вчера был в школе журналист из Киева, осмотрел музей, поговорил с ребятами, а потом стал задавать мне вопросы. Самый главный вопрос задал, уже уходя в гостиницу: «Если бы вам пришлось выбирать между орденом «Знак Почета» и повестью «Белая лилия», что выбрали бы?» Это, как вы понимаете, он меня «испытывал» — молодой еще! Хотел проверить, такая ли я, как Вы обо мне написали. Я, конечно, Вас не подвела и ответила: «Конечно, выбрала бы повесть, потому что благодаря ей у нас появилось много друзей, нам удалось разыскать тех, кого мы безнадежно искали годы, нам пишут со всех концов страны, и от этой повести хорошо не только нам, но и всем следопытам, многим людям. Вот почему повесть мне дороже ордена». Журналист, конечно, остался доволен, а мне почему-то стало грустно…»

«Из телефонного разговора с Паспортниковой я поняла, что какая-то группа учителей прислала Вам письмо, в котором выражает возмущение тем, что мы перепахали хлеб. Не знаю, из какой области страны пришло это письмо и какие они по возрасту, эти люди, но берусь утверждать, что их область не была оккупирована и не пострадала во время войны. Написать такое могли только люди, которых война не коснулась».

«Вдруг сообразила сегодня, что десять лет не была в отпуске. То есть мне его оформляли, конечно, но я тратила его на походы, а чтобы отдыхать, как нормальные люди, не получалось. А Рудов как будто подслушал мои мысли и только что позвонил: «Валентина, а не поехать ли тебе в санаторий?» Согласие я дала, но тут же осеклась: а как же я без ребят? Ведь только с ними у меня санаторий…»

«14 апреля пришла на ингаляцию и вижу: сидят трое в белых халатах и плачут. Я извинилась и хотела уйти, но они пригласили меня сесть — сейчас, мол, сделаем процедуру. Смотрю на них, а они такие зареванные, а у одной в руках письмо. Тогда спросила: мол, если у них беда, может, я чем-нибудь помогу? На это они ответили: «Мы уже три дня плачем. Прислал мой сын письмо из армии и пишет, что всем полком читали в «Комсомолке» «Белую лилию», и сын мой гордится, что живет в Красном Луче, и еще пишет: «Мама, сходи в Первую школу, найди там Ващенко и расскажи ей, как наш полк с интересом читал повесть о ее следопытах». А другая из медиков мне говорит: «Я жила в годы войны недалеко от того места, где погибла Лиля Литвяк. Сколько их попадало тогда, самолетов!» Тут они достали из стола скоросшиватель и показали мне вырезки из «Комсомольской правды», и все втроем охали и восхищались: мол, надо же, есть в нашем городе какая-то Ващенко, и столько возится с детьми, и ведет такую работу, а в газете написано, что она больная, — значит, не может быть, чтобы мы ее не знали, или, может, она лечится где-то в другом месте. И попросили у меня направление, чтобы делать ингаляцию. Я подала. Они прочитали и ахнули: «У вас фамилия, как у той учительницы! Не о вас ли написано в газете?» Я помолчала немного, а потом сказала: «Обо мне и о моих учениках». Тут они меня совсем доняли, и пришлось, пока делали ингаляцию, в перерывах немного рассказывать о школьных делах, об отряде «РВС», о Лиле и всем прочем. Когда я уходила, мы все вчетвером немного поплакали, а потом я рассказала ребятам в школе об этой истории, и все мы вдоволь посмеялись…»