Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение

— Не сидите скрестив ноги… Помните, я же говорил вам об этом.

— Ах, вот что! Вы мне надоели со своими указаниями.

Раздраженный, я перешел в гостиную и снял пиджак. Я решил сперва разработать пальцы, сыграв, все убыстряя темп, несколько гамм. Потом принялся за этюд для обертона. Моя игра оставляла желать лучшего. Я долго занимался, позволяя себе лишь изредка делать небольшие перерывы, чтобы выкурить сигарету. И все-таки, если говорить честно, я справился. Я, конечно, не был уже прежним скрипачом, но я не растерял свою технику. Если упорно трудиться, кто знает?.. Незадолго до обеда я перестал играть и вышел прогуляться в парк. Он был окружен очень высокой стеной. Невозможно было рассмотреть соседние виллы. Как скучала, вероятно, Жильберта изо дня в день в этой роскошной тюрьме! Я не мог представить себе, чтоб она шила или вышивала. Читала ли она? Она возбуждала у меня любопытство. Согласен. Я находил ее привлекательной, пусть так. Но смог бы я, к примеру, ее полюбить? По правде говоря, нет. Она была слишком загадочной, слишком «светской дамой». Я же предпочитал женщин простых, чувственных и легкомысленных. Но зато я понимал, что вполне способен разыграть перед ней комедию любви, чтобы заставить ее открыть мне все, что она от меня скрывает. Это будет даже интересно. Франк будет злиться. Тем хуже для него. Слишком уж я ему нужен; он не посмеет довести меня до крайности. Размышляя таким образом, я шел по аллее, которая вела к вилле. Одна только Жильберта могла рассказать мне, кем был де Баер. От нее я узнаю, хотел ли Франк обмануть меня или нет. Я не позволю, чтобы меня без моего ведома заставляли играть недостойную роль. Я услышал звон колокола и ускорил шаги. Жильберта как раз направлялась в столовую, когда я вошел в вестибюль. Она остановилась.

— Хорошо отдохнули? — спросила она.

— Да, благодарю. Но мне сказали, вы не совсем здоровы?

— Не беспокойтесь. Впрочем, я полагаю, вас это не очень обеспокоило.

— А если бы я сказал, что обеспокоило?

— Я бы вам не поверила.

Она вошла в столовую. Возле ее прибора лежало письмо. Она взяла его, протянула мне, потом передумала.

— Это из клиники, — сказала она. — Вашему дяде, вероятно, стало хуже.

Она распечатала конверт и быстро прочитала:

— «Мадам! Состояние здоровья господина де Баера ухудшилось. Он не может принимать пищу, и силы его быстро угасают. Однако он все еще находится в полном сознании и был бы счастлив увидеть господина Поля де Баера. Я снова повторила ему, что господин Поль де Баер находится в отъезде, что очень огорчило нашего больного. Если у вас есть возможность предупредить господина Поля де Баера, я полагаю, мадам, не следует терять время, хотя наш больной и отличается редкой выносливостью…»

Я опустился на стул, буквально сраженный обрушившимся на меня ударом. Жильберта протянула мне письмо. Я сделала вид, что читаю его. Слова танцевали у меня перед глазами. Где же был Франк? Почему он не предостерег меня?

— Я уже получила несколько писем от матери-настоятельницы, — сказала Жильберта. — Сделала, что смогла… На вашем месте я бы не торопилась с ответом. Вы сейчас не в состоянии совершить подобное путешествие.

Франк принес закуску, что избавило меня от всяких комментариев. Я подвинул письмо к Жильберте и ограничился замечанием:

— Ему лучше не знать, что я стал другим.

Минуты, последовавшие за этим разговором, оставили во мне самые отвратительные воспоминания. Если дядюшка умрет в ближайшее время, я буду вынужден поехать в Кольмар… Все пойдет прахом!.. В конце концов я самым постыдным образом спросил у Жильберты:

— Какие у нас с ним были отношения?

— Ни плохие, ни хорошие, — ответила она.

— А как бы я поступил, не заболей я потерей памяти?..

Она подняла на меня свои светлые глаза, подождала, пока Франк отойдет к сервировочному столику, и прошептала слегка дрожащим голосом:

— Вы бы не двинулись с места. Чужие страдания вас не трогали.

— Я был жестокосердным?

— Нет, вы были бессердечным.

Франк вернулся к столу с блюдом овощей, зеленой фасоли. Вся эта сцена запечатлелась в моей памяти, потому что она вдруг, в одно мгновение, приобрела какую-то странную остроту. Жильберта была очень взволнованна, я это ясно видел, но не понимал, что означает ее взгляд. Этот взгляд должен был подсказать мне что-то, но что именно, мне не удавалось понять. В нем таился какой-то двойной смысл… Я готов был уже протянуть свою руку к ее руке. Но тут Франк поднес ко мне блюдо, и я быстро положил фасоль себе на тарелку. Он удалился, бесшумно ступая, что уже начинало выводить меня из себя.

— Жильберта, скажите… Вы имели в виду только моего дядю, когда говорили о чужих страданиях… Или же думали… и о себе?

— Оставим этот разговор, — устало ответила Жильберта. — Я знаю, о чем говорю.

— Значит, я был бессердечным. Естественно, я был также и корыстолюбивым?

— Возможно…

— Я был… Договаривайте же, я был настоящим чудовищем?..

— Я очень долго отказывалась в это поверить… А потом-вдруг… я поняла…