— Я хочу чего-то другого. И они, по-моему, тоже. Для них это еще один повод поехать в Европу. Поехать и посмотреть на обычаи других людей.
В кухне внезапно зажегся свет. Они увидели Розамонду. Она взяла яблоко, откусила большой кусок и вышла, не погасив лампу.
— Теперь я уже окончательно испортила тебе настроение и окончательно тебе надоела, — спокойно сказала Сильвия.
— Еще не окончательно, — возразил Гарри.
При более ярком свете они обменялись сердитыми, хотя и тоскующими взглядами, потом снова отвели глаза.
— Значит, пока не окончательно, — с вызовом сказала Сильвия. — Самое время подумать, что же будет, если я останусь, если мы будем жить вместе.
— Из этого положения есть выход, постарайся вести себя иначе.
— Конечно, — с живостью откликнулась Сильвия, — конечно, я буду стараться, если останусь. У меня просто не будет другого выхода. Гермионе легче. Она такая крупная, такая красивая, ее нельзя не принять. А меня можно. Про меня будут говорить этим особенным тоном: «Ах, она ведь такая чувствительная». Про Гермиону, я думаю, говорить будут иначе: «Ах, она такая сердитая», и это гораздо лучше.
— Гермиона сердится, потому что ей не хватает денег.
— Гермиона сердится, потому что она здесь заперта, и единственное, что ей остается, — это сделать несколько квадратных метров своего жизненного пространства как можно более комфортабельными, а на это нужны деньги. — Сильвия заколебалась. — У меня-то деньги будут… — На мгновение она погрузилась в раздумья, но прервала свои размышления и вернулась к тому, о чем говорила. — Гермиона заперта здесь любовью. Так пламенно говорить о родине, так печься о ее процветании может только тот, кто ее любит. Австралия нисколько меня не волновала, пока я не полюбила тебя, пока я по-настоящему тебя не полюбила. Сначала Австралия раздражала меня, хотя я понимала, что раздражаюсь только потому, что здесь родилась. И все же я оставалась равнодушной. Я была гостьей. Я знала, что скоро уеду. Поэтому я соблюдала правила вежливости, улыбалась, говорила только о приятном, а неприятные ощущения старалась подавить.
— Никто не станет заставлять тебя это делать и дальше.
— Мне придется подавлять свою неприязнь ради тебя, Гарри, чтобы не разрушить твою любовь к этой стране. Человек, с которым ты живешь, может исподволь тебя ограбить. Каждый день ты будешь лишаться крупинки любви. Я не хочу грабить тебя. Я знаю, что значит — любить город. Поэтому мне придется быть осторожной, придется следить за каждым своим шагом, за каждым словом.
— Если ты останешься и не сумеешь искренне примириться с тем, что тебя окружает, мы наверняка будем ссориться.
— Ужасная перспектива, — сухо, едва слышно проговорила Сильвия.
— Ну что ж. Раз эта перспектива тебя ужасает, считай, что ее не существует.
Метью появился из-за угла, но, увидав Сильвию и Гарри, пошел к качелям.
— По-моему, Метью хочет с тобой поговорить.
— Минуту. Я все-таки скажу то, что хотел. Вообще говоря, когда так много людей покидает свою страну в период ее становления, когда все эти люди предпочитают оставаться там, где культура уже сложилась, и не испытывают потребности вернуться домой, это, по-моему, очень плохо. Бывают, конечно, исключения, но, вообще говоря, я уверен, что недопустимо обкрадывать одну часть света и перенасыщать другую. Я уверен, что это равно справедливо и когда речь идет о культуре, и когда речь идет о продуктах питания.
— Трудно поверить, что это говоришь ты, — сказала Сильвия. — Какая невероятная ограниченность.
— Вот и ты произнесла это слово. Тебя считают чувствительной, Гермиону сердитой, а меня ограниченным.
Сильвия встала, опустила закатанные рукава рубашки.
— Будь нам по восемнадцать, мы бы кричали друг на друга, а я бы еще и плакала.
— Я бы хотел, чтобы нам было по восемнадцать.
— Метью, наверное, теряет терпение. Я ухожу. Он собирался поговорить с тобой о сборе фруктов.
— Это же не тайна. Оставайся.
— Мне хочется немного побыть одной.
7
В понедельник после похорон Кейт Бертеншоу вновь приехал к Грете. Дверь открыла Розамонда.
— Мама отправилась за покупками. Мистер Бертеншоу, посоветуйте, какую работу мне поискать?
— Она уехала на машине?
— Конечно.
Кейт Бертеншоу сел на стул в холле.
— Как это неудачно. Я рассчитывал, что она поймет без моих пояснений. Дом — это дом, машина ей не принадлежит. Я подожду ее. Дело нужно довести до конца.
— Пока вы ждете, подумайте о моей работе.
— Вы серьезно решили расстаться с мужем, миссис Китчинг?
— Совершенно серьезно.
— Никогда бы не подумал.
— Я тоже. Пытаюсь представить себе, что живу в одной комнате, бегу домой с кучей свертков и рассыпаю на лестнице апельсины. На кровати валяется салат, на стуле сохнет полотенце. Когда хочется пипи, выглядываю из комнаты и проверяю, свободна ли уборная.
— Боюсь, вам поздновато думать о карьере актрисы. А не могли бы вы работать продавщицей?
— Нет.
— Почему? Люди, не имеющие профессии, обычно так и начинают.
— Вы рассуждаете, как мой сын Метью.
— Очень красивый мальчик. Где он?