Лицедеи

— К чему тогда говорить о стране?

— Когда лондонец говорит об Англии, он имеет в виду страну вообще, людей, их склад характера. А здесь страна держит тебя в тисках.

— Чтобы тиски разжались, страну надо увидеть. Но я не уговариваю тебя остаться. — Гарри внезапно повернулся лицом к Сильвии. — Я изумлен, только и всего.

Сильвия не могла разглядеть лица Гарри, но в наклоне повернутой к ней головы угадывала непримиримость, враждебность.

— Я хочу объяснить тебе, — сказала она. — Я тебя люблю, я хочу, чтобы ты это знал.

Гарри снова смотрел на дом, он заговорил прежним тоном — спокойным, безразличным, даже грубоватым:

— Знаю, что любишь. Но недостаточно.

— Достаточно, чтобы согласиться здесь остаться. Хотя нет, я понимаю, что не могу, — Сильвия почувствовала, что Гарри пожал плечами, она убрала руку и ухватилась за спинку скамьи. — Эта страна лишена целостности, — сказала она. — Я не позволяю себе говорить об этом даже с тобой — в особенности с тобой, потому что… у меня такое ощущение, будто я вошла в чужой дом и замечаю только плохое. Но сейчас я все-таки скажу, так как хочу, чтобы ты меня понял. Все, что здесь происходит, я воспринимаю как нагромождение случайностей. Обрывки, кусочки чего-то. Я ощущаю это кожей, а не только понимаю умом и вижу глазами. И меня это мучает. Я уже прожила здесь довольно долго и видела довольно много — и что же? Да, конечно, есть гавань, но… не из-за гавани ли австралийцы решили, что со всем остальным можно примириться, и почили на лаврах, ничем, кстати, не заслуженных. Потому что о чем еще можно говорить? Не напоминай мне о национальных парках. Они великолепны. Замечательны. Но это ведь место паломничества. Человек не может жить в парке. А первое, что бросается в глаза, — тяжеловесный город из бетона, и видно, что люди понимают, как он некрасив, потому что тут и там заметны попытки сделать его более привлекательным. Выбравшись из города, попадаешь в пригороды, они тянутся и тянутся миля за милей. В тот день, когда я ездила в горы, стоило мне подумать, что пригороды кончились, как тут же снова появлялись дома, потом начинался пустырь, свалка, потом снова дома — о господи! Только не думай, пожалуйста, что я сравниваю те дальние западные пригороды, например, с Уарунгой. Я не сравниваю. В этом нет нужды. В сущности, они ничем не отличаются друг от друга. Пригороды могут быть чистыми. Дело в том — и тут все пригороды одинаковы, — что все они лишены ядра, лишены центра, сердца. Если, конечно, ты не согласен считать центром супермаркет, несколько магазинов или даже публичную библиотеку… Ох, мне давно пора замолчать, правда?

— Только если ты кончила. — Гарри говорил спокойно, но Сильвия чувствовала его гнев, его упорное нежелание понять ее.

— Беда в том, что я никогда не кончу, — сказала она.

— Видишь ли, в твоих словах, очевидно, есть доля истины, иначе об этом не говорили бы так часто. Лично мне кажется, что ты преувеличиваешь. Мне кажется, что такие люди, как ты, находят все новые и новые доказательства в пользу своих убеждений ради самих убеждений и при этом забывают о конкретных фактах. Я видел районы Англии, Франции, Италии, где царило такое же нагромождение случайностей, как здесь, у нас.

— Знаю. Согласна. — Сильвия была рада хоть отчасти признать правоту Гарри и продолжала почти с мольбой: — Но там есть утешение — старина. И так много хорошей старины. Совершенство, качество — все это еще сохранилось, поэтому старые кварталы — это сердце города, даже самого плохого.

— Видишь ли, я не согласен считать центром супермаркет и магазины, но я все же не согласен жить вдали от тех, чьи сердца мне дороги.

— Каждый должен жить так, как ему лучше, что же мне делать, если я не могу найти в этом городе сердце?

— Ты похожа на Гермиону. Тебя, правда, меньше волнует богатство, но ты тоже прежде всего обращаешь внимание на внешний вид.

— Внешний вид города имеет большое значение, иначе разве толпы австралийцев устремлялись бы в Европу с единственной целью: полюбоваться внешним видом старинных зданий и городов? Они чувствуют, что здесь, в Австралии, что-то не так, иначе стали бы они снова и снова будто одержимые ездить в Европу? И почему так много молодых австралийцев не возвращается? Нет, подожди, — воскликнула Сильвия, заметив, что Гарри хочет что-то сказать. — Я должна рассказать тебе, о чем я подумала, вернее, что поняла сегодня после похорон. Я поняла, что видела людей, отвергающих трагедию, упростивших свою жизнь настолько, что в ней осталось только то, что удобно и полезно. И я, конечно, задала себе тот самый вопрос, который хотел задать мне ты: а что можно предложить им взамен? Изощренный похоронный обряд, основанный на религиозных догмах, в которые они не верят? Нет, на это они бы не согласились. Я думаю, что они честные люди…

— Безусловно честные, — потерял терпение Гарри. — И они не хотят притворяться. Можешь ты предложить что-нибудь лучшее? Можешь ты сказать, чего ты хочешь?