Очередное испытание, назначенное на раннее утр
о, беспокоило прожженных, закаленных циников, не давая спокойно спать в своих кроватях. Хотя все исправно делали вид, что крепко спят, чутко прислушиваясь, между тем, друг к другу.– Ты спишь? Владик?
– Не смей называть меня по имени!
-Прости. Так ты спишь?
-Ну, если я с тобой разговариваю, значит, нет!
– Как ты думаешь, кому удастся завтра вернуться? Или это испытание зачистка?
Юноша, лежавший на кровати, не спеша повернул голову.
– Не знаю.
– Я не вернусь.– Тихий шепот был слышен только ему, мальчишке, неоднократно спасавшему ему жизнь. Где-то советом, где – то делом, а где-то и рискуя собственной жизнью.
Его собеседник, слегка подвинувшись к краю, тоже тихо зашептал в ответ.
-Утром нужно сбить запах. Эта тварь находит свою жертву только по запаху.
-Я не смогу победить в схватке с ней, ты же знаешь.
-Тебе и не придется. Я сам ее убью. Спи. Утром передашь девчонке и Мартыну, чтобы ждали возле конюшен.
Его оппонент не спешил с ответом, медленно кивнув в ответ, блестя подступающими слезами.
***
Этот бой едва ему удался. Окровавленный, усталый он смотрел в немигающие глаза черной как ночь огромной кошке. Толи пумы, то ли пантеры. Такую, как эту, он мог видеть только на картинках, а учитывая то, в каком месте они находились, мальчишка был уверен, что и кошка не избежала опытов. Слишком безумной она была и огромной. Даже сейчас с ее клыков стекала алыми каплями
густая, словно желе, кровь тех, кто не смог спрятаться в лабиринте.Было ли ему их жаль? Мальчишка прислушался к себе, как испуганный измученный зверек, проникая глубоко туда, куда спрятал все свои чувства, отчаянно пытаясь доказать сам
ому себе, что их нет.Но они были. Ныли, и саднили глубоко в сердце, омывая его слезами жгучей тоски от несправедливости этого мира.
Мира где детей подвергают немыслимой, жесточайшей пытки в стремлении доказать или опровергнуть собственную теорию, мира где ради науки жертвовали людьми, детьми и всем тем, что должно быть свято для человека.
Собственная беззащитность перед ним ставила на колени, и сбивала с толку. Где то в сердце, совсем по – детски жила проклятая надежда и вера, что однажды он выберется отсюда, и посмотрит в глаза всем тем, кто его упек сюда, словно маленького зверя, грязного и сломленного. Он вырвет их жалкие, до основания прогнившие сердца, и будет жрать их, захлебываясь чужой горячей кровью, наблюдая, как жизнь по капле покидает их тела.
Нужно только подождать когда его зверь вырастет, готовый смести на своем пути всех.