Сегодня будет отличный день, солнечный и безветренный. Убираю свой тонкий коротенький плащ, и подставляю лицо солнцу. Этот день так похож на многочисленные дни, где был он. Они калейдоскопом проносятся перед глазами, и я упрямо прогоняю их. От этих воспоминаний прошибает дрожь. Вздыхаю, пытаясь переключиться, отогнать картинки прошлого, загнать их туда, откуда невозможно достать но… В который раз они сами по себе возникают яркими, терзающими сознание, образами.
Мне порою становиться так тошно, накрывает каким – то убийственным ощущением неправильной необратимости. Я столько лет старалась избавиться от тяжелого прессинга своего мужа, мечтала расправить крылья, и парить высоко над жестокостью и грязью этого мира, наслаждаясь чистотой бескрайним простором синего неба. Только крылья мои безнадежно сломаны, вырваны с мясом, а розовые очки с треском разлетелись, поранив острыми осколками так, что я до сих пор зализываю свои раны, сроднившись с металлическим привкусом крови.
Мне кажется, что-то важное покидает меня, ускользает сквозь пальцы морским песком, и я все никак не могу это остановить. Фатальность этой мысли никак не хочет отпускать, я ковыряюсь в своем измученном сознании в попытке уловить истину за хвост, и на интуитивном уровне определить направление моих бунтующих внутренних радаров.
Все эти пять месяцев, шаг за шагом я собирала себя по кускам, настрого запретила себе вспоминать Влада, уговаривала, угрожала сама себе, рисуя картины к которым в итоге приведет моя жизнь с ним, словом прошла все стадии ломки, когда вдруг у зависимого человека отбирают единственное средство к выживанию. Но проклятое сердце жило своей жизнью, совершенно не перекликаясь с холодным разумом.
–Настькааа!!!– слышаться за спиной, и я вздрагиваю снова от этого обращения.
От меня не осталось ничего из прошлой жизни, даже имени. Как же сложно играть в «другую себя», делать вид, что ты беззаботная счастлива девушка, когда внутри выжженная раскаленная пустыня. Моя душа давно покрылась едким пеплом, и делать хорошую мину при плохой игре становиться все труднее.
–Ну, стой же!– ко мне стремительно приближалась Мария, или как я ее называю Маруська, весело перепрыгивая немногочисленные лужи на асфальте, чем-то размахивая в воздухе.
Пришлось остановиться, иначе эта сумасшедшая девица устроит представление для всех посетителей парка. Буйные рыжие кудряшки то и дело падали на лицо, и стараясь делать несколько дел сразу, она как всегда чуть не свалилась в лужу. В этом вся Маруська.
Эта девушка, можно сказать, взяла меня штурмом. На выпускном экзамене в консерватории, которые я все- таки решилась сдать, она без всякого стеснения подсела ко мне, наставляя как нерадивого дитя, и ей абсолютно было плевать, что в посторонних наставлениях я не нуждаюсь. С тех пор она не отходит от меня ни на шаг. Маруся, едва выйдя за ворота консерватории, тут же выбивает два места в инструментальном коллективе под патронатом Сорбонской филармонии, финансовый прайс-лист которой загнал меня в ступор. Оказывается, в нашей стране Сорбона открыла свои филиалы искусства, и попасть в ряды сорбонцев практически не возможно. Я говорю практически, потому что если и есть тот человек, который достанет до основания черепа своими знаниями в сфере искусства, то это бесспорно Мария. И когда она положила передо мной контракт о сотрудничестве, с надеждой блестя глазами цвета молодой зелени, то и дело, тыча в финансовый отдел, я подумала, а почему собственно нет?
С тех пор, Маруся взяла зримую и незримую опеку, к моему величайшему неудовольствию, и если ей что то взбредет в голову, то ты хоть в окно выпрыгни, она от тебя не отстанет даже мертвой.
Вот и сейчас ее зеленые глазищи ярко полыхали, и я мысленно выругалась. Если у Маруськи подобный вид, значит, ее шальную голову посетила очередная сумасбродная идея.
–Ты сейчас в обморок упадешь, чесс слово!