Нина оставила куртку, шапку и, подумав, рюкзак. В футболке и джинсах вошла в толпу. Помещение было накачано потным воздухом. Освещение мерцало в такт музыке и показывало людей порционно, откусывая у темноты то щеку с носом, то спину, то взъерошенные пряди, то каскад жировых складок, то лайкровую икру, то острую джинсовую коленку. Спустя три десятка миганий Нина рассмотрела и поняла всю толпу. И мужчины, и женщины танцевали здесь. Юные, средние и совсем взрослые танцевали здесь. И люди будущего, и люди прошлого танцевали здесь. Нина видела мальчиков и девочек в одежде из фотосессий, взрослых женщин в гипюровых юбках и брюхатых мужиков в белых рубахах. И родители, и бездетные танцевали здесь. Всех этих будто вытащили на пробу из час-пикового вагона московского метро, перенесли в подвал, попросили снять верхнюю одежду и объяснили, что все давно уже у них отобрано, и ничего, стало быть, не осталось, и делать ничего не нужно, кроме того что танцевать.
Нина двигалась в груде человеческих тел, которая то ли падала куда-то, то ли просто торчала в невесомости. Каждый тут был за себя и вместе с другими. Нина и остальные в подвале не глядели друг на друга в танце, не заботились о красоте и правильности своих движений, не хотели произвести впечатление, вызвать зависть или привлечь сексуально. Они только танцевали, как люди обычно пьют или чего хуже, чтобы отвлечься или скоротать день или жизнь.
Когда Нина поднялась на улицу, с Москвой уже случилось раннее утро. Небо давно драили, и чернота слезала с него клочками, оголяя там-сям белые бреши. С Нового тянулся автомобильный гул. В двадцати шагах от многоэтажки стоял дом красного кирпича, похожий на корабль. Дверь его вдруг отворилась, и оттуда выбежала взъерошенная и сосредоточенная семья из мужчины, женщины и еще одного пожилого мужчины. Нина не смогла определить, к людям прошлого или будущего они относились, но это не имело значения. В руках мужчина моложе нес сонную семилетнюю девочку и сумку. Женщина и старик тащили какой-то незначительный багаж. Игнорируя их спешку, можно было бы решить, что едут на дачу. Семья быстро погрузилась в синюю машину, та резко сдала назад, задела бампер припаркованной машины побольше и убежала из переулка.
Нина сразу почувствовала усталость и боль в ногах. Улыбаясь, она села прямо на асфальт, пачкая одежду, перевернулась и легла на локти, опустив лоб на шершавую поверхность так, как обычно молятся. Под ухом бешено забибикали. Нина подняла голову и увидела перед собой справа фасад автомобиля. Из дверцы высунулся молодой мужик и крикнул крайне оскорбительную фразу. Нина встала и отошла на бордюр к зеленой помойке. Автомобиль проехал, почти коснувшись Нининых колен. На заднем сиденье ее ровесница стиснула в руках ребенка не старше двух лет. Нина хотела перейти улочку, на которой чудом умещались машины, но тут из-за многоэтажки выскочила еще одна легковушка, потом следующая и дальше еще три. Через минуту или две, улучив промежуток в потоке, Нина пересекла дорогу, обогнула высотку и вышла на Новый Арбат.
Он, как обычно, сразу навалился сверху своим белым бессмысленным воздухом. Совсем уже сделалось серо-светло. Утро было временем Нового Арбата и сильно шло ему. Трасса еле ехала и пухла от машин. Все гнали от Кремля, левую полосу тоже заняли, чтобы уезжать из Москвы. Редкий транспорт, которому надо было в другую сторону, двигался прямо по куску тротуара, оставленного под автостоянки.
Нину больно толкнули в плечо и матно обругали. Она обернулась и заметила только спину, волочащую за собой чемодан на колесах. Нина поглядела налево и увидела спешащих слева направо людей. Бежали или быстро шли с сумками или без, с детьми или без. Нина вспомнила, что дальше по прямой к области — эвакуационный пункт.