Лицей 2018. Второй выпуск

Мы делим круглый стол у очага,
Локтей не упирая. Наши кисти
Спокойны. Я рисую слово «кисть».
Рука теряет имя и природу
Я вспоминаю руки для воды
И надо мною открывают воду.
Как будто не сплетались, а сплелись.
Но разве подлость наша не прелестна.
Мне жалко нас, зависимых, телесных.
Что вынесет отсюда эта кисть
Костяшками беспомощно белея?
О боже, дай родиться на земле и
С одним мужчиной проживая жизнь,
Рожать детей моих родимых пятен —
Я пальцем прикасаюсь
указательным и темечко в серебряной золе.
И мы опять бессмертны на земле.

«Дрова прогорели, заслонку задвинь…»

Дрова прогорели, заслонку задвинь.
Вот так же в тебе сберегает аминь
Тепло прогоревшего слова.
И лес поднимается снова.

«Обратно поеду поездом…»

обратно поеду поездом —
шагаю, под нос бубня.
обратно поеду поездом,
и пусть, что четыре дня.

и дело не в экономии,
хоть это огромный плюс —
цыгания и бездомия
и хочется, и боюсь.

обратно поеду поездом.
мне кажется, так честней.

я в поезде встречусь с совестью
и даже полажу с ней.

хмельная, татуированная
обнимет меня страна,
и я прислоню к ней голову,
и не оттолкнет она.

Номинация Проза

Третье место

Булат Ханов. Дистимия (Повесть)

1

«…Погружает. Оно удерживает тебя пленником у руля. Оно нашептывает тебе, куда править, и ты слушаешься его за неимением лучшего. Такое положение вещей кажется тебе вопросом времени. Ты медленно катишься в пропасть, утешаясь мыслью, что вскоре возьмешь жизнь в свои руки.

Когда ты осознаешь, что жизнь далека от твоих представлений о ней, что в детстве, в юности, пять лет назад ты рассчитывал на иное, а теперь непоправимо далек от этого „иного“, именно тогда в твоей голове срабатывает аварийный сигнал. Напоминает о себе бесхитростная истина: изменить мир ты не сможешь, зато в твоих силах смириться с тем, какой он есть. И ты смиряешься, возвращаясь в привычное течение, занимая свое место в очереди. Пусть тебя иногда посещает желание поведать больные истории, ты молчишь. Никому нет дела до твоих историй, потому что каждый полон такими же. Рассказав их, никто не приблизится к свободе или к детской мечте, а лишь выпустит наружу инфернальные сущности, которые…»

Заскучав при появлении «инфернальных сущностей», я спрятал книгу в портфель. Девушка справа, смотревшая через мое плечо, откинулась в пассажирском кресле и поправила стильные красные наушники. Лицо моей соседки всю дорогу выражало неприязнь, точно ее оскорбили.

Критики, понятное дело, разнесли произведение в щепки за вторичность, рыхлую структуру и длинноты. Автору все равно. Средней популярности рокер, поставив финальную точку в дебютном романе «Крах наслаждения», отправил его издателю без редактуры. В ту же ночь музыкант ухлопал бутылку бурбона и перерезал горло бритвой, как самый настоящий позер.

Расчетливый ход тщеславного кретина оправдался. «Крах наслаждения» возглавил рейтинги продаж, сместив с верхней строчки эротическую сагу о лейтенанте Дидро. Песни рокера разбирают на цитаты депрессивные паблики, а тот самый бурбон с оранжевой этикеткой обрел роковую славу. В некоторых странах, включая Россию, его изъяли из продажи.

— С вами все в порядке? — спросила стюардесса, притормозив с тележкой рядом со мной.

— В полном. Принесите, пожалуйста, стакан воды.

Я полез за пузырьком с глазными каплями. У меня всего-навсего конъюнктивит и недосып, а кому-то снова кажется, будто мне срочно пора в отпуск на море или надо лечь на обследование. Я даже бриться начал каждое утро, лишь бы избавиться от расспросов о здоровье.

Нагретый, тускло освещенный салон и квелые пассажиры замедляли мысль. Девушка справа прибавила звук в плеере и закрыла глаза. Враждебная маска, нацепленная в аэропорту, исчезла, лицо сделалось наивным и по-детски трогательным. Маленькая потерянная девочка, которая подбирает помаду в тон пальто цвета спелых маков, покупает наушники стоимостью в две стипендии и сбривает брови, дабы нарисовать новые.

Как ни тоскливо, я вновь достал «Крах наслаждения». Не спать же, в конце концов.