Видимо, старую часть города мы миновали, потому что пейзаж за окном оживился. Усилилось движение на дороге. В глаза бросалось обилие рекламы. Горожан торопили с приобретением машин и квартир, модных парней завлекали не менее модной одеждой, вездесущие «Кока-кола» и «Пепси» даже в Заполярье сражались за сердца потребителей. Этот дискурс мне привычнее.
Другими стали и здания. Повсеместно и беспорядочно выкрашенные в красный, синий, желтый, зеленый, голубой и розовый, с пестрыми полосами и фигурами, изображенными на фасадах, они складывались в психоделическую мозаику. Такое чувство, что инициативный мэр на очередном совещании призвал покончить с серостью, а его слова восприняли буквально и похоронили серость под густым слоем краски.
В гимназии нас ждали. Школьников предусмотрительно разогнали по классам, и в пустующем фойе меня приветствовал директор со свитой. Я жал каждому руку, чередуя фразы «рад знакомству» и «очень приятно». Имена представлявшихся вылетали из памяти, как гильзы.
К Рыжову подскочили две девушки и, перебивая друг друга, начали что-то ему втолковывать. Впрочем, вторую, шкафоподобную матрону в безвкусной короткой юбке и красной кофте, с натяжкой можно было причислить именно к «девушкам». Ее пухлые икры и бедра с трудом умещались в обтягивающий капрон, так что со стороны складывалось впечатление, будто колготки не лопаются лишь благодаря чуду.
— Всё в порядке? — уточнил я у Рыжова.
— Да.
— Моя программа распечатана?
— Еще нет, но Антонина в ближайшее время ее вам вручит.
Седовласый психолог кивнул в сторону девушки, которая минуту назад ему что-то объясняла. Судя по раскосым глазам, Антонина представляла один из коренных народов Севера. Для себя я решил, что она якутка. Миниатюрная и бойкая, в неброском черном деловом костюме, Антонина напоминала японку. Если нарядить ее в школьную форму и поколдовать над макияжем, то на гик-ярмарке она будет иметь успех.
— Может, завтрак? — предложил Рыжов.
— Хотел бы молока, если есть.
— Попробуете оленье?
— Никогда не пил.
— Полезнейший и вкуснейший продукт, — заверил Рыжов. — Антонина, принеси нам оленьего молока. В актовый зал.
Я не возразил, хотя и предпочел бы увидеть якутку с моей программой, а не принимать от нее стакан молока, точно от няньки. Еще бы печенья ей велел захватить на тарелочке.
— Серпал Давидович, а если на телефон? — обратилась к Рыжову матрона в красной кофте.
— Повторяю, видеосъемка недопустима, — сказал психолог.
— Записывающие устройства запрещены, — подтвердил я.
— А я могу рассчитывать на интервью с вами, Максим Алексеевич? — не без кокетства поинтересовалась матрона.
«Только на интервью и можешь рассчитывать», — едва не огрызнулся я, а вслух произнес:
— Пресса?
— Телеканал «Северный». Двадцать три года в эфире. Так как насчет интервью?
В актовом зале посреди сцены выставили парту с микрофоном. Директор на правах патриарха отвел меня в сторонку, чтобы растолковать диспозицию. Бейдж на директорском пиджаке известил меня, что собеседника зовут Добруд Егорович Суглобов. Логично предположить, что Добруд — это Добыча руды. Или Добро и труд.
По словам Суглобова, мэр Каменский из-за важного совещания не посетит мой мастер-класс, зато передает горячий заполярный привет столичному гостю и дарит пригласительный билет на премьеру в театр. Суглобов предупредил, что первые два ряда в актовом зале займут педагоги и завучи его гимназии. Также на тренинг избирательно допущена пресса и администрация других школ Нертенгговы.
Я кивал, мысленно готовясь к выходу на сцену. Мне не впервой распинаться перед учителями, пусть мне до сих пор не до конца понятно, откуда завелась мода приглашать в элитные лицеи и гимназии тренера, не проработавшего в школе и минуты. Ну и тему для мастер-класса мне заказали отменную, конечно. «Коллективная сплоченность».
Зачесались и защипали глаза. Заветный пузырек с лекарством из-за спешки был забыт в гостинице.
Вскоре Добруд Егорович забрался на сцену, зарядил приветственную речь и пригласил меня. Я не присел за стол, а принялся в привычной манере ходить вдоль сцены с микрофоном. Добротный тренинг — это нечто среднее между стендап-выступлением и аутогенной тренировкой, искусство ради искусства. Будет вам коллективная сплоченность.
— Любой тренинг — это бессмыслица, — начал я с любимой фразы. — Бесполезная и безрассудная бессмыслица.
Отметив на лицах законное недоумение и заинтересованность, я без передышки продолжил:
— Одни тренеры соблазняют вас красивыми словами. Духовный рост. Революционный метод. Достижение счастья. Прогрессивное мышление. Вас очаровывают эти выражения, мир вокруг расцвечивается, однако через два-три дня снова блекнет. Вы напоминаете себе сдутый шарик, потому что те яркие перспективы, на которые вам намекнули, не имеют ничего общего с вашей жизнью.
Добруд Егорович, сидящий в первом ряду, скрестил на груди руки.