Кстати, занятно: как они достигли эффекта с галлюцинациями? Применили химические вещества или ограничились псилоцибиновыми грибами? С последними бы проблем не возникло, потому что они растут повсюду и засушить их проще простого. И грибы без вкуса — не заподозришь. Помнится, перед отключением Рыжов дал мне чай, буквально вложил чашку в руку. И, кажется, поил чаем на протяжении видений… Если так, это объясняет и страх, и бессонницу, и многочисленные искажения, и превращения в палец.
Вечером медсестра вместе с ужином принесла мне крохотный стаканчик с пронумерованными таблетками. От них меня потянуло в сон, мысли спутались. Я зевал так широко, что всерьез обеспокоился, как бы не повредить челюсть. Судя по эффекту, нейролептики.
Чтобы не свихнуться в вакууме, я попросил у медсестры какую-нибудь книгу. Мое пожелание истолковали по-своему и принесли затрепанный сборник задач на смекалку.
Рыжов, застав меня над сборником, одобрительно кивнул.
— Интеллектуальные упражнения настраивают работу мозга на правильный лад, — сказал он.
— Могу я позвонить Августу Анатольевичу?
— Нет.
— Почему?
— Выбросьте из головы будничные переживания.
— В каком смысле?
— Избавьтесь от тревоги, от мыслей о прошлом и будущем. Сконцентрируйтесь на восстановлении.
— На восстановлении?
Рыжов терпеливо объяснил, что главная моя задача — преодолеть хроническую депрессию, вследствие чего нужно по максимуму отгородить меня от внешних раздражителей и контактов. Скоро меня переведут в общую группу, чтобы продолжить курс реабилитации. Когда дистимия (психолог настаивал на диагнозе) окажется позади, мне вернут документы и посадят на рейс до Москвы.
Я предпочел не возражать. Кто знает, какие меры они применяют по отношению к несогласным. Не исключено, что средства изощреннее электрошока и камеры сенсорной депривации. Тем более меня угнетала моя палата, где впору было лезть на стены. Мне приходилось жать кнопку на пульте, чтобы отправиться в туалет, а затем чуть ли не до кабинки меня сопровождали двое санитаров. Хотелось поскорей очутиться в общей группе, что бы это ни означало.
Я подозревал, что меня ждет атмосфера самой заурядной окраинной психиатрической лечебницы. Привинченные к полу панцирные койки с матрацами, обернутыми клеенкой, жгуты и ремни на каждом шагу, бесчувственный персонал с садистскими наклонностями, выдача таблеток в крохотном окошке, веселые соседи, которые пускают слюни, мочатся под себя, играют с калом и мастурбируют. Пусть так. Все равно это шаг вперед по сравнению с одиночной камерой.
В одно утро я проснулся в новой палате, в дальнем от двери углу, на нижней койке двухъярусной кровати. Меня разбудил свет встроенных в потолок ламп. Всего в помещении имелось три такие кровати, и сейчас две из них пустовали. В первую минуту я подумал, что вместо лечебницы меня по ошибке определили в хоспис. Обои в сочных летних тонах напоминали раскрашенные многоэтажки Нертенгговы. Над каждой койкой висел миниатюрный светильник со шнурком, а в середине палаты располагался круглый белый стол с играми. Ноги приятно скользили по выстеленному ламинатом полу с подогревом. У самого выхода, возле шкафчиков, стоял книжный стеллаж, увешанный праздничной мишурой. Так, Вудхауз, Честертон, Марк Твен, «Двенадцать стульев», анекдоты о спорте, советские анекдоты, пособие по дианетике…
Черт их разберет.
Не особо надеясь, я дернул за дверную ручку. Оказалось не заперто.
Широкий коридор освещался тускло. Где-то вдали звучали голоса и смех. Я не обнаружил рядом никого, кроме молодого субъекта в костюме и с рацией. Он курсировал вдоль стены, словно тренировал четкость шага. Завидев меня, субъект остановился:
— Максим Алексеевич, верно?
— Где я?
— В реабилитационном центре. Почему вы в пижаме?
— Наверное, потому, что мой смокинг в химчистке.
Субъект улыбнулся и произнес в рацию:
— Страждущий очнулся.
— Все-таки страждущий, — пробормотал я.
— Максим Алексеевич, меня зовут Александр. Вам надо переодеться. Вернемся в комнату.
В моем шкафчике под номером пять отыскались черные брюки и белая рубашка с короткими рукавами. Все моего размера. К дверце шкафчика с внутренней стороны крепилось зеркало, в котором вместо себя я узрел небритого офисного сотрудника с сальными волосами и красными глазами. Менеджер низшего звена в затяжном кризисе.
— Признайтесь, вы изумлены? — послышался позади знакомый голос.
Я и не заметил, как вошел Рыжов.
— Ждали худшего, правда? Привязанных пациентов, озверевших санитаров, всеобщего уныния?
— Это точно реабилитационный центр? — уточнил я.
— Экспериментальная модель. Скоро ее запустят по всей стране. Вам выпала удача протестировать, так сказать, демоверсию.
— Ах, вот зачем меня сюда затащили. Чтобы я оставил отзыв. Как при выезде из гостиницы.
— Не утрируйте, Максим Алексеевич. Вы здесь для того, чтобы избавиться от дистимии.
Я хмыкнул. Рыжов покачал головой:
— Давайте не будем враждовать. Вы нарываетесь на конфликт, ищете подвох. Это неконструктивно.