Лицей 2020. Четвертый выпуск

Хотел достать мобильник, переключиться, перенестись отсюда, но рука онемела. В глазах раздвоилось, а дыхание стало лёгким-лёгким. Наверно, четвёртая смена подряд на зное – это чересчур в его возрасте. Отлежаться бы… Но тут знобящий небесный луч, сужая круги на дороге, нащупал наконец подходящее тело, и Самохина объял нездешний холод. Его душу пригласили отлучиться. В голове потемнело. Почему-то заржали лошади, загрохотали колёса, как будто невидимый экипаж погнал на Самохина.

А надолго?.. – спросил аниматор, закатывая глаза. – Не хочу отрубаться, опять намалюют на лице дрянь, выйдет конфуз…

Как понадобится, – приказали ему. – Не будет конфуза.

Даже если то напал ожидаемый кураж, то определённо он был чужим. Кровь Самохина охладилась. Кости стали железом, душа – газовоздушной смесью. В этот раз уступать демоническому лету дух-хранитель не собирался.

Поднялся на скрипнувших сапогах, направился за ребёнком чёрта и Светланы уже не Самохин, и вообще не человек.

Чёт

– Грёбаный канал.

– Костик, Гребной!

Здесь было куда тише. Мужчины в оранжевых жилетах вяло двигали вёслами – он пересчитал их раз пять. Блики воды слепили. На газоне стояла пустая чёрная карета, окна обведены позолотой. Глаза серых лошадок были скучные. На головы им напялили пластиковые вёдра, из которых торчали павлиньи перья. Пока мать копалась в телефоне, Костик подбежал и увидал, что карета вся испещрена морщинами, это краска потрескалась, и если пальцем потереть, то пристанет к коже золой. Приземистая чёрная паучиха, просто ноги подобрала, скрутила себе в колёса…

– Уйди оттуда!

Почему-то экипаж был тут уместен. Мол, Пётр с Екатериной примчались, оставили карету, а сами ушли в толпу…

Опять позвонил дядя Арсений, и асфальтовая дорожка поскакала.

Мальчик держал в руке половину остывшего хот-дога. Выбросить бы по пути, но мать неслась далеко от урн. Лавировали в толпе, он дышал всем в пояс, пока движение не перебила женщина в спортивном костюме и соломенной шляпе. Она – и её ушастый бульдог на поводке.

Костик почуял забаву.

Бульдог грустил, хрипел на жаре. Редкое создание здесь, что ещё ниже мальчика.

Он невольно взмахнул хот-догом, капли кетчупа взметнулись на лоб, мать оббегала семейную пару с двойной коляской под близнецов, кто-то утробно хохотнул сзади, волосатик на роликах споткнулся о бордюр… Пёсик наматывал поводок вокруг колен, приближаясь к мальчику по спирали щедрой радости. Хозяйка кричала “Микоян, фу-у!”, но было не жалко – бери! – и наконец Костик избавился от еды.

Мать взвилась на собачницу. Та пыталась поймать пса с торчащей из пасти сосиской, дёрнула поводок, опять хлестнуло по ногам, Костик упал на четвереньки.

– Его нельзя кормить, совсем, что ли?!

– Ты на моего сына орёшь, я не поняла?!

– Следить надо за сыном!

– За псом следи!

Крепыш тигровой масти, пёсик так и пульсировал. Костик наклонился, чтоб погладить по морщинистому лбу, и пропустил миг, когда самому держать голову стоило ровно.

– Ты посмотри, что натворил! Я просила тебя не отставать!

И обрушился подзатыльник.

Чёрные блестящие глаза понимающе моргнули.

– Совсем дура, – пролепетала соломенная шляпа.

– Боевая мать, вам надо в фонтанчике охладиться! – воскликнул какой-то насмешливый голос.

– Ты у меня сейчас охладишься, – внезапно пророкотал дядя Арсений.

“Меня тоже так бьют, когда дрянь ем, – моргнул бульдог, – больно?”

“Нет, – промолчал Костик, – просто…”

“Что такое, мальчик?”

“Просто, слишком просто…”

Над головой Костика пролетел насмешливый молодой человек, умело брошенный через бедро дяди Арсения. Ясное солнечное утро потасовку высветило и размножило. Мальчик на четвереньках, с новым другом, пополз в сторону, прочь с дороги. Пока бытовая заварушка позади набирала обороты, от парковых ворот устремилась пара полицейских, треща рациями.

Мальчик с бульдогом сели по-турецки в траве у железной ограды. Земля в тени дерева была прохладная. Прутья холодили лоб – но было поздно.

“С папой этот день был бы гораздо веселее”.

За оградой ему открылся парк аттракционов.

Всё стало просто.

Костик вспомнил, как быстро, вздрогнув плечами, мама переключает каналы на телевизоре, если показывают “взрослую сцену”. Он чувствовал пополам смущение и любопытство, хотя успевал только увидеть какое-то особое положение фигур, оценить застывший кадр, тягучую мелодию. Ну и люди там бывали голые, но не так, как олимпиадные пловцы или пляжники.

Мама должна была переключить Костика.

И мамы не было рядом, потому что летом она сама не своя. У неё кипит кровь, вот зачем она таскает ту тётю за волосы и пальцем у её носа грозит, мол, ай-ай-ай?..

Машины приглашали в распахнутое нутро: сядь сюда, мы пристегнём тебя ремнями, опустим раму сверху, мы тебя поднимем, мы закрутим, ты только открой рот и закричи, ты возопи всем о своей радости, видишь, как это бывает?

Вон дети сидят и ничего, купи билетик, Костик.