Лицо

Голые стены жилья моего,

Он не выводится — люди пытались!

Я-то привыкла. Гостям каково?

Грянули двери во мгле коридорной,

Плащ опустелый закинут на гвоздь.

Крылья наружу — вбегает коверный,

Держит за горло алмазную гроздь —

Мы все рассекречены грустью осенней,

Общим устройством души и дождя,

Так справим поминки по душам растений

И рог изобилия снимем с гвоздя!

Красный ковер распластаем у входа,

Красное, красное — вечно живи!

Мы из того же великого рода,

Что ландыш и яблоня, — грусть до крови!

1966

САТИР С РУСАЛКОЙ

Русалки вышли петь на берега

О том, как жутко с ними жизнь шутила.

А в лунном свете — на ногу нога! -

Кутил Сатир, проказник и задира,

И гладиолусов трубящие рога

Цвели всю ночь на голове Сатира!

Пил натощак рогатый весельчак

Свое вино, силен был в чертовщинах!

Кривой и острый разумом тесак

Ему рассек две косины в морщинах -

Чтоб он косил на свет сквозь полный мрак,

Который позже наступил в Афинах.

Русалка с лилией, проросшей в волоса,

К зеленой заводи спускается с откоса.

Уж так косят ее русалочьи глаза,

Уж так на пьяного Сатира смотрят косо -

Как будто некая незримая лоза

Сплела их с детства интонацией вопроса.

Сатир теряется и думает: — Нельзя

Так много пить… Я тварью стал лесною,

Сестра-русалка недовольна мною, -

Уж так косят ее глаза, мои глаза…

Я зарасту травой, она — волною,

Но это — воля случая, буза!

Мы с ней за ручку с матерью родною

В одном и том же детстве шли по зною

Искать прохладу. Зрела бирюза,

И рдело золото, и пахло душной хною…

И нить прохлады стала основною,

Ведущей темой! И одна гроза

Прохладой окатила проливною,

Меня — лесною, а ее — речною,

Так просто, за красивые глаза!..

Сатир с Русалкой. Брат с сестрой. Черту к черте

Сложив, получишь выкройку погони

За тенью, за прохладой в духоте!

И в эту ночь, на золотом холсте,

Они — как линии одной родной ладони.

Как фосфор, льющий только в темноте

Свой дикий свет. Как зернышки в лимоне.

Как двойня, тайно вздрогнувшая в лоне.

И узкие глаза сестер-русалок

Уж так косят, что будет просто жалок

Любой, кто усомнится в полноте,

В семейном духе мировых гармоний!

1976

ПЧЕЛА

Пылает роза над кустом

И пахнет веселящим газом.

Теряя под наркозом разум,

На ней пчела лежит пластом.

В пчелином брюхе золотом

Жужжит струна о жизни сладкой,

Где водонос грохочет кадкой

И Дафнис нежен со скотом, -

Там голубь свеж, как вербный прут,

Там правда прет из каждой почки,

С кинжалом бродит мальчик Брут

И на богине нет сорочки.

Пчела в беспамятстве своем

Стремится в жуткое изгнанье -

С невинной вечностью вдвоем

Она сосет из розы знанье.

Вздыхает сытая душа,

И, хоботок из бездны вынув,

Она, по воздуху шурша,

Идет, как сфинкс, на лапах львиных.

Потом, выплевывая мед,

Во мраке сладком, в круговерти,

Она, как сфинкс, подруге врет:

— Как мало знаем мы о смерти!

1974

ПРОМЕТЕЙ

Орел на крыше мира, словно кошка,

Взъерошен ветром, дующим с Кавказа.

Титан казнимый смотрит в оба глаза

на Зевса зверского. Так выглядит обложка

бессонницы. И соки пересказа

клубит луны серебряная ложка.

У Зевса от страстей отвисли груди,

напряжена свирепая брюшина, -

туда, где любят скапливаться люди,

он извергает громы, как машина.

Титан за печень держится. Вершина

Кавказа ходит с ним по амплитуде.

Орел, приплод Ехидны и Тифона

и брат Химеры с козьей головою,

заводится, как ящик патефона,

и печенью питается живою.

Титан об этом думает: «Освою

дыханье крупное, чтоб избежать урона».

Плоды лимона в погребе долины

сплотили свет вокруг овчарни спящей.

Пастух, изделье из воды и глины,

пастушке в кружку льет отвар кипящий.

Орел титана жрет, как настоящий, и

брызжет в мощный пах слюной орлиной.

Титан не видит ни орла, ни плена,

он видит, как спускается со склона

Кентавр, смертельно раненный в колено.

О дьявол! В благородного Хирона

стрела врубилась, как топор в полено,

он почернел от боли, как ворона,

и пена пышным облачным обводом

усугубляет существа продольность.

Он просит смерти, но бессмертен родом -

будь проклят рок, бессмертья подневольность!

Такая мука в нем, такая больность!..

Титан колотит по небесным сводам, -

Выходит Зевс: — Чего тебе, ворюга? -

Титан диктует: — Сокруши порядок

и смерть мою перепиши на друга,

чтоб светел был отход его и сладок:

Кентавру пусть — нежнейшая из грядок,

а мне — его бессмертья центрифуга, -

ты понял? — Зевс кивнул ему невольно

и удалился ублажать титана.

Кентавру больше не было так больно,

его зарыл Геракл в тени платана.

Орел терзал титана неустанно,

въедаясь в печень. Но как раз об этом

известно всем и сказано довольно.

1973

«Черемуха, дай надышаться…»

Черемуха, дай надышаться

На осень, на зиму вперед -

Ведь надо на что-то решаться

Все время, всю жизнь напролет!

Загульная! В пьяной раскачке,

Щекой прижимаясь к щеке,

Станцуем свой вальс, как босячки -

Средь барышень на пятачке!

Уже приударили скрипочки,

И дух упирается в плоть,

И цыпочки встали на цыпочки

И взяли батисты в щепоть!

Скорей свои кудри-каракули

Роняй же ко мне на плечо,

Чтоб мы танцевали и плакали,

Друг друга обняв горячо.

Нам есть от чего переплакаться

И переплясаться с тобой!

Мы выросли обе из платьица

В простор наготы голубой,

А всюду намеки туманные,

Что будем… ах, страшно сказать!