– Так мы сегодня заново гроб-то ее закрыли, гвоздями заколотили и каменной плитой сверху завалили, – торопливо добавила Мариза. – Но думаем, что ее это не остановит. Вот поэтому и побежали люди, как только темнеть начало…
– Это как так? – заикающимся голосом вопросил Марвин, бледнея и стуча зубами. – Сама встала, что ли? Без магии, без некроманта?
– Слышал я о подобном, – вмешался в беседу молчавший до этих пор дракон. – Случается такое, если вдруг в тело умершего с каким-то недобрым умыслом сразу после гибели вселится один из высших демонов!
– Уж не сама ли Ринецея случаем? – робко предположил Марвин.
– Но зачем? – с сомнением протянул Эткин.
– А вот это надобно узнать и пресечь. – Генрих бесстрашно положил руку на рукоять Гиарды. – Покараулим-ка мы, други, восход луны. Да посмотрим, что из всего этого получится!
Вышедшая из-за облаков луна обливала землю холодным, мертвенным светом. Причудливо изогнутые тени сплетались в рисунок непонятный, нечеткий, но в высшей степени зловещий. Прочно расставив ноги и опершись на эфес Гиарды, Генрих бдительно всматривался в окружающую их опасную полумглу, из последних сил сопротивляясь липким тенетам наползающего сна. Да что же это такое? Наверное, сами Пресветлые боги отвернулись от них сегодня и вздремнули, подчиняясь убаюкивающим чарам неведомой магии, казалось, так и витающей над незадачливыми демоноборцами. Эткин, прикорнувший под сенью полуразрушенной стены, вновь в полной мере воспользовался своей удивительной способностью сливаться с внешней средой и весьма достоверно изображал огромный валун, если бы не громоподобный храп, выдававший его с головой. Марвин, неловко опершись на собственные колени локтями белоснежных рук, пальцы которых так и остались сложенными в каком-то магическом пассе, умудрился задремать посреди творимого заклинания. Словно не выдержал натиска противодействующего волшебства. Да что же это такое! Генрих вздернул медленно клонящуюся на грудь голову и прислушался. Померещилось? Приснилось? Барон был готов поклясться, что не ранее, чем секунду назад, его бдительный слух уловил осторожное шебуршание, раздавшееся прямо под его ногами – в глубине подземелья. И этот шум не могли производить живые обитатели замка, потому что он лично снабдил Гийома и Маризу деньгами из своих запасов и посоветовал пробираться в Силь, гарантируя, что одно упоминание его имени обеспечит им теплый и радушный прием.
– Марвин! – Барон бесцеремонно тряхнул друга за плечо, пытаясь разбудить. – Ты ничего не слышал?
Но вместо ответа некромант бесчувственной колодой повалился на бок, так и не выйдя из сонного транса.
– Эткин! – громко позвал сильф, но дракон продолжал храпеть столь сладко, что становилось понятно: колдовские чары и не собираются добровольно отпускать гиганта из своих гибельных объятий.
– Да что же это такое? – на этот раз вслух выкрикнул Генрих, вскакивая на ноги, совершенно обескураженный и сбитый с толку. – Почему лишь один я оказался не подвержен воздействию враждебной магии?
И, словно стремясь развеять его сомнения, тонкое лезвие Гиарды, магического клинка, созданного демиургами, засветилось ослепительным, разгоняющим тьму сиянием. Магия вступила в схватку с магией.
Но демоны не собирались сдаваться без боя. Вскоре под настилом из гнилых досок, ненадежно прикрывающих вход в усыпальницу графского рода, возникло синеватое гнилостное свечение, сопровождавшееся разъяренным шипением. Словно кровожадные болотные духи, жаждущие теплой человеческой крови, приняли брошенный им вызов и торопились ввязаться в бой не на жизнь, а на смерть. Вонючие ленточки тумана, сильно смахивающие на омерзительных бесцветных червей, заструились изо всех щелей и отверстий в основании фундамента, скручиваясь в кольца, немедленно обвивающие сапоги Генриха. Первого же подобного прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы барон ощутил цепенящий холод разверзнувшейся могилы, несомый демоническими выделениями. Де Грей громко выругался и отскочил в сторону, поводя перед собой накалившимся лезвием рапиры, острый кончик которой рдел алым светом падающей звезды.
– Спаси меня, Аола! – с надеждой выдохнул барон, услышав утробный лающий хохот, нарастающий в недрах подземелья.
Волна оглушительных звуков, напоминающая апофеозное крещендо смертоносного гимна, бьющего по нервам и жилам, достигла своего апогея. Доски настила взвились, буквально выбитые чем-то или кем-то, скорее пробудившимся от долгого сна и гулко ворочающимся в недрах тесного каменного подвала. Темная сила выплеснулась наружу, и Генрих крепче сжал рукоять клинка, готовясь встретить неведомого противника. Но неожиданно гадостная вонь и гнилостный свет сменились легкой убаюкивающей мелодией, печально напевающей о несбывшихся мечтах. Из подземелья медленно, не касаясь ногами земли, выплыл невесомый и хрупкий женский силуэт, облаченный в белые одежды. Рука Генриха невольно дрогнула, он опустил рапиру и отступил назад, уступая дорогу незнакомой даме.