Обмерший Генрих на мгновение почувствовал, как сама смерть, загребая ужасной, костлявой лапой, вооруженной никогда не притупляющимся серпом недремлющего жнеца человеческих жизней, плавно прошлась рядом, и промахнулась лишь на дюйм, опалив его развевающиеся черные волосы. Шляпа на его голове вспыхнула сотней ярких искр и рассыпалась серым пеплом, запорошив плечи сильфа и спину отважного дракона.
— Сорок голодных гоблинов тебе в глотку, Ледяной бог! — от всей души пожелал Эткин, когда энергетические столбы снова ожили, пришли в движение и успели таки прихлопнуть роскошную пушистую кисточку, красующуюся на кончике его мускулистого хвоста. Пучок щегольских волосков сразу же сгорел напрочь, обнажив тонкое, обоюдоострое лезвие длиной с предплечье сильфа.
— Вот тебе бабушка и Юрьев день! — мрачно изрек дракон, свободно парящий внутри купола магической защиты и оценивающе разглядывающий свой хвост, лишившийся привычного, маскирующего украшения. Весь облик крылатого гигант сразу утратил любовно культивируемый, наигранный имидж безобидного шутника, и приобрел истинный вид сурового, опасного воина — коим он всегда и являлся на самом деле.
— С боевым крещением тебя, типа! — весело заржал Генрих, восхищенно разглядывая устрашающее оружие Эткина.
— А ведь я этого не хотел, честно, — признался Эткин, поворачивая к ним голову. — До последнего мгновения не хотел.
— Вынудили? — понимающе усмехнулся сильф.
— Сами заварили кашу, так пускай сами теперь ее и расхлебывают, — дракон выдохнул клубок пламени и устремился вперед, к белеющим вдалеке ледяным торосам. — Отныне я снимаю с себя всяческую ответственность за чьи-то случайные смерти и временно отбрасываю прочь свое знаменитое человеколюбие.
— Ура! — ликующе завопил Марвин. — Кто не спрятался, мы не виноваты!
— А-ля гер, ком а-ля гер! — Философски закончил Эткин.
— Ну, ты прямо летающий кладезь всяких летучих фраз! — уважительно выпалил Генрих, а втихомолку подумал: «Мы выжили, но Эткин опалил хвост… Что же тогда произошло с Ульрикой?»