Лицо из зеркального коридора

– …Я домой поздно возвращалась, путь через старое кладбище лежал. Городское кладбище, почти все могилки заброшены, хоронить тут давно запретили власти. Вдруг слышу, зовет меня кто-то: тетя, тетя! Оборачиваюсь – дети. Два мальчика и девочка. Маленькие совсем, дошколята. Все так странно одеты – как будто в крестильных рубашечках. Светлые платьица, и на мальчиках тоже. А у девочки на голове платочек аккуратный, как у маленькой старушки. И все трое – босиком, хотя октябрь уже был, асфальт стылый. Я руками всплеснула: кто же вас оставил одних на улице в такой час? Самый старший мальчик меня и попросил: «Тетя, проводи нас до дома, нам одним идти страшно. Проводи, дорогу мы покажем». Я, конечно, согласилась, не бросать же деток одних. Решила, что родители у них пьющие, вот и вынуждены шляться по улицам в одном исподнем, поди, от гнева выпившего отца спасались. Я девочку за руку взяла, а рука-то ледяная, как сосулька! Накинула ей на плечи шарфик свой, а мальчикам кофту отдала – одну на двоих. Они отказываться пытались: «Тетя, мы не мерзнем, мы любим, когда холодно. Косточки мороз дерет, а нам хорошо, уютно. В жаре, наоборот, противно, склизко, мясом гнилым пахнет, черви копошатся вокруг, щекотно». – «Какое мясо, какие черви? Где вы живете-то?» – растерялась я. Старший мальчик меня успокоил – да вон тут, близко. И повел меня в сторону кладбища старого. Меня это не смутило – через кладбище тропинка шла, можно было насквозь пройти. А за ним как раз и дома жилые были – ну, то есть не дома – бараки. Там всякое отребье проживало – такие детей вполне могли в мороз без портков на улицу выставить. И вот идем мы по кладбищу. Мальчик старший впереди, за ним – братик его, девочка – со мною за руку. Я еще подивилась тому, какие тихие эти дети – между собою даже не переговариваются, просто идут вперед, как маленькие тени. И вдруг девочка за руку меня как дернет и говорит: «А вот тут батя наш живет!» – и на могилу в сторонке кивает. Меня передернуло – надо же такое о мертвом отце сказать. Хотя крошка же совсем, кто знает, под каким соусом ей папину смерть подали. Но странно то, что кладбище-то давно заброшено, а отец их, получается, не дальше как четыре года назад на тот свет отошел. Тут мальчик, который дорогу указывал, вместо того чтобы тропинки держаться, куда-то в сторону свернул. Между могилок пошел, в глубину погоста. «Стой, стой, куда ты, там нет пути!» – попробовала я его остановить. Он обернулся, покачал головой, посмотрел на меня так грустно и сказал: «Тетя, есть туда путь. Я покажу, идем!» Даже не знаю, зачем я послушалась. И вот привели они меня на могилу. Там три креста деревянных, стареньких, оградка, скамеечка. Пацан руку через оградку перекинул, щеколду нащупал, обернулся ко мне: «Ну, спасибо тебе, тетя! Ступай теперь». Я залепетала: «Это как же… Это что же вы…» Но мальчик строго так повторил: «Ступай же!» И я как во сне обратно побрела. Отошла на два десятка шагов, чувствую, кто-то идет за мною следом. Оборачиваюсь – девочка. На четвереньках, как собачка, по тропинке бежит, меня догнать пытается. Рот раскрыт, и струйка слюны свисает, а бежит резво так – ловкие кошачьи движения, люди так не перемещаются. Я бы так и стояла, как жена Лотова, но тут мальчик старший ее окликнул: «Лиза, нельзя! Фу! Тетя, говорю же, ступай отсюда быстрее!» И я тогда побежала. Так быстро, как никогда в жизни. Только возле дома успокоилась и отдышалась. А следующим утром, чтобы убедиться, что я не ненормальная, на кладбище зашла. Не сразу нашла ту могилку, но нашла все-таки. Прочитала имена на крестах. Похоронены тут были два брата и сестра, погибшие на пожаре полвека назад. Федор, одиннадцати лет, Михаил – восьми и Лиза, которой довелось прожить на этом свете всего четыре весны…