Лицо из зеркального коридора

– Да, мы видели. Похож на укус крупного грызуна. У вас дома никогда не было грызунов?

– Да я вам в сотый раз говорю: ребенок это, Сереженька!

– Всё-всё, я вас больше мучить не буду. Вы отдохните немного, поспите, а завтра вернемся к нашему разговору.

Она пыталась что-то еще сказать, но в больнице приватное общение с врачом было на поток поставлено – санитар ее профессиональным, точным движением за плечо со стула поднял. В ягодицу комариным укусом впилась игла, она несколько раз дернулась, а потом обмякла, позволила себя проводить до койки и там зарылась в спасительные объятия одеяла.

А ночью ей хуже стало – долго ворочалась, никак не могла уснуть, укус болел, поднялась температура, всё тело покрылось испариной, как будто бы в кровь ей кто-то впрыснул опасный яд. Она лежала с открытыми глазами и всё как будто бы через пелену полупрозрачную видела – приходилось напрягать зрение, чтобы предметы рассмотреть.

Ей показалось, что за окном кто-то стоит и в палату заглядывает – она видела очертания женской фигуры в светлом платье. Всматривалась в темноту, думала, что померещилась, но видение никак не развеивалось, и вот она с трудом сползла с койки, согнувшись в три погибели, чтобы не упасть в обморок от слабости, к окну подошла. И отпрянула, даже ясное сознание к ней от шока на несколько мгновений вернулось – за окном же Галина стояла, та самая покойница, на могиле которой был найден Сереженька! Женщина ее хорошо помнила, всё-таки с самого детства знала, на глазах ее девчонка росла. Только теперь лицо ее белым как простыня было, а ладони, перепачканные в земле, она к стеклу прижимала.

«За ребенком явилась, – догадалась женщина. – За Сереженькой. Это же ее ребенок, в могиле он родился, как я сразу не догадалась… И теперь она думает, что я ребенка ее забрала…»

Галина рот открыла, как в крике немом, да ничего произнести не смогла – рот землей набит, комья влажные из него посыпались.

Страшный крик вырвался из горла женщины и эхом пронесся по больничным коридорам. Старушка-соседка подскочила на кровати, как будто бы током ужаленная, тихо заплакала от страха и неожиданности. Прибежали дежурная медсестра и два санитара. Упирающуюся женщину, которая пыталась все объяснить: «Она же видела! Своими глазами видела! Покойница стояла за окном, она за младенцем своим пришла!» – волоком потащили по коридору, на ходу укол ей привычный сделали, после которого тело слабым становится, а мысли медленными, как неповоротливые глубоководные рыбы. Притащили ее в другую палату, к койке ремнями пристегнули да так до утра и оставили.

Через неделю к ней дети приехали – только и те почему-то не ей верили, а врачу. Разговаривали с матерью в той же раздражающей, сочувственно ласковой интонации. Она в итоге совсем в себе замкнулась – обиделась на весь мир, на людей, которые ей верить не хотели.

А что с младенцем случилось, с Сереженькой, никто не знает. Долгие годы еще об этой истории в округе судачили. Ведь не только сошедшая с ума женщина его видела, но и соседи ее, и те тоже готовы были подтвердить, что ребенок был странным, с желтыми глазами рыси. Даже телевизионщики приезжали, потом вышел сопровождаемый зловещей музыкой сюжет – туману напустили, а до правды не докопались. Но намекали, что в Дом ребенка за Сереженькой специальный бронированный автомобиль приезжал – забрали его вооруженные люди в штатском, а куда и зачем увезли – никому неведомо.

Женщина же та так и закончила свои дни в сумасшедшем доме – впрочем, немного этих дней ей было отведено. Укус так и не зажил, по телу распространилась инфекция. Температуру сбить врачи так и не смогли – она заживо варилась в собственной горячей крови. В последние часы всё больше бредила – уже и успокоительные лекарства ей были не нужны.

…В следующие несколько дней у меня было много работы. Ольга продолжала являться в мои сны, я даже немного привык к ней. Днем на мысли подобного рода просто не оставалось времени.

Мой телефон раскалился – бывает такое, ты словно понадобился всем одновременно. В основном, конечно, привороты – зачем еще нужен чужой широкий угол зрения, как не для удовлетворения своих страстишек?

Так, ничего интересного, унылая поденщина.

Но один обряд стоил того, чтобы остановить на нем внимание поподробнее.

Все начиналось как обычно. Пришла печальная женщина, она еще разуться не успела, а я уже понимал, что попросит мужа в семью вернуть – так и вышло.

– Мы вместе почти двадцать лет, двое детей, студенты. Последние годы как-то все разладилось, близости у нас давно не было, ссорились часто. Накалилась атмосфера в семье, – рассказывала она, смешно дуя на чай, который я для нее заварил.

Она была похожа на купчиху со старинной картины – такая монументальная, сытая, пышная, с усиками над верхней губой и блестящими, как сочные черносливины, глазами. Этакая баба-пожирательница, домашняя тиранша. Со мной она говорила тихо, но даже по отдельным звукам был виден потенциал этого голоса – я ясно представлял, как она орет на домашних за всякие мелкие провинности.