Лицо отмщения

Никотея ползком, рывками между конских ног добралась до ближайших кустов, пытаясь среди общего кошмара понять, ранена ли она сама. Боли не было. Оказавшись среди кустов, севаста остановилась, приподнялась на четвереньки, пытаясь отдышаться и перевести дух. «Какой ужас!» — повторила она. И в тот же миг чья-то рука мягко, но без излишних сантиментов закрыла ей рот.

— Тихо! — на довольно сносной латыни прошептал ей кто-то на ухо. — Не вздумайте верещать! Это зрелище не для ваших глаз, а очень скоро оно станет еще более душераздирающим. Слышите грохот копыт? Это рутены. Вам надо уходить. И если у вас хорошая память, госпожа, то я согласен вам в этом помочь.

Никотея молча кивнула и, не говоря ни слова, устремилась за незнакомцем.

— Получай! Получай! Смерть вам! — ревел Михаил Аргир, с невольным удивлением осознавая, что удары становятся все медленней и тело отчего-то перестает слушаться. Очередной раз повернувшись, он увидел всадника, направившего копье ему в грудь, во весь опор мчащего навстречу скорой гибели. — Ага! — прохрипел топотирит палатинов, очень явственно представляя, как его меч отбивает в сторону древко копья и вонзается аккурат в горло нечестивцу.

Он направил коня навстречу… Лунный отблеск, пробившись сквозь листву, осветил щит его противника. «Вепрь!» — вдруг неожиданно для себя отметил Аргир. На алом щите англичанина был нарисован серебряный вепрь с золотыми клыками.

— Вепрь! — выдохнул ромей, с ужасом чувствуя, как долго-долго тянется его рука с мечом к вражескому древку, как она не успевает, и длинное острие вонзается в грудь, выбивая мертвое тело из седла.

Ему не дано было увидеть, как смыкается кольцо вокруг останков истрепанного отряда принца Стефана, как гибнут те из его воинов, которые не успели или же не пожелали бросить оружие, как склоняются над ним ненавистные ему русы, и, утирая пот со лба, один из них, силясь поднять окровавленное, десятки раз израненное огромное тело, с уважением говорит другому: «Экий хоробрый воин-то был Михайло Китежанин. Земля ему пухом».

* * *

Георгий Варнац смочил водой пересохшие губы Матильды.

— Пить! — шептала она, судорожно хватаясь за руку монаха. — Кто вы? Я лечу! Почему я лечу?

— Свечку! — скомандовал Джордж Баренс и провел пляшущим на сквозняке огоньком перед глазами мечущейся на ложе женщины. Очи ее были распахнуты, но казалось, она не видит близкого пламени.

— Небо такое холодное!

— Ну что там у вас? — раздался в его голове встревоженный голос Камдила.

— Жажда, судороги, сухость во рту, нарушение сердцебиения, галлюцинации, перевозбуждение. Скорее всего отравление семенами белены черной.

— Для белены как-то слишком быстро, — усомнился Камдил.

— В принципе, да. Но организм ослабленный, утомленный. Ее сразу вытошнило. Она не успела выпить много, но, с другой стороны, если бы все это произошло несколько позже, легко можно было бы свалить отравление на Стефана: мол, чувствуя, что попал в западню, он решил опоить пленницу.

— Понятно. А Мафраз что говорит?

— Если б кто-то из вас вместо того, чтобы мчаться в очередную схватку, занялся бы Мафраз, возможно, она бы что-нибудь и говорила!

— Ее, что же, убили?

— Формально — нет. А по сути… Ей влили в рот все, что не успела выпить Матильда.

— Час от часу не легче! Пожалуй, она единственная здесь, у кого могло быть противоядие.

— Одна надежда, что и Матильда, и Мафраз выпили все же по полкубка. Хотя никто уже не может сказать, в какой концентрации эта милая персиянка намешала отравы.

— Да уж, как для себя, не пожалела.

— Шутник.

— Это я от досады.

— Что, все плохо?