Лицо отмщения

— Боже правый! — приблизившись к живописной группе на берегу, воскликнул тот. — Глазам своим не верю! — Наездник отстегнул кольчужную полость, открывая лицо. — Да это же сама несравненная Никотея! Надеюсь, прекрасная севаста помнит меня? Я — Симеон Гаврас. И трех месяцев не минуло с той поры, как я привез в Константинополь ко двору младшего брата, Алексея.

— Господи! — не спуская лазурных глаз с воителя, отчаянно вскрикнула севаста и, вскинув ладони, точно пытаясь закрыть ими лицо, рухнула на руки подоспевшей Мафраз.

Глава 9

Человек должен любить других людей ровно настолько, чтоб они не мешали ему любить самого себя.

Оскар Уайльд

«…И по молению христианскому прибрал Господь души грешников — герцога Вильгельма Нормандского и многих графов и баронов его — и тем покарал за многие святотатства, за нечестивость и богомерзкий нрав, коими он с отцом своим, злодейным разбойником и развратником Генрихом, королем бриттов, был равен».

Аббат Сугерий поглядел на выведенные гусиным пером строки и осенил себя крестным знамением. Конечно, грешно было радоваться смерти рабов Божьих, а уж тем паче братьев во Христе, но все же столь нелепая и в то же время такая своевременная гибель наследника английского престола представлялась истинным даром небес.

В последние годы принц Вильгельм доставлял немало хлопот королю Людовику, постоянно подзуживая мятежных баронов севера воевать против своего государя, снабжая их золотом, оружием и давая укрытие в землях Нормандии. Теперь следовало ударить по Руану — столице непокоренного герцогства, не дожидаясь, пока Генрих Боклерк придет в себя и сможет оказать достойное сопротивление.

Поставив отточенное перо в чернильницу, аббат Сугерий поднялся из-за стола и призвал к себе секретаря.

— Прибыли ли расчеты, сделанные архитектором для заложения храма Девы Марии Парижской?

— Еще нет, но я послал за ними.

— Очень плохо, — покачал головой аббат Сугерий. — Устав велит вскорости отходить ко сну, а это значит, что я смогу вновь заняться делом только после всенощной. А времени мало.

— Ваше преподобие, — почтительно склонил голову секретарь, — осмелюсь доложить, прибыл Бернар, настоятель Клервоской обители.

— В такой час? Что же ему надо?

— Он приходил, дабы коснуться священного чудодейственного знамени святого Дионисия, что именуется Орифламмой.

— И что же, коснулся?

— Коснулся, ваше преподобие, но теперь смиренно просит вас принять его.

— Ну что ж, коли расчетов все равно еще нет, зови его. — Аббат Сугерий расправил сутану и задумчиво прикрыл глаза. Ему не нравился настоятель Клервоской обители. В прежние годы им доводилось встречаться трижды, и каждый раз аббат Сугерий с грустью убеждался, что даже в деле служения Господу искреннее рвение может быть чрезмерным, а стало быть, опасным. Мрачный огонь, которым время от времени вспыхивали глаза этого молодого выскочки, выдавал в нем человека своенравного и нетерпимого, способного легко перепутать собственную волю с волей Господа.

Но отказать этому любимцу клира тоже было неразумно.

— Да скажи его преподобию, что я смогу уделить ему времени не более, чем надобно для прочтения «Отче наш» трижды, — кинул аббат Сен-Дени вслед брату келарю.

Они встретились и поклонились друг другу и обменялись благословениями, как подобает верным сынам вселенской апостольской церкви.

— Вы проделали столь дальний путь, брат мой, — начал аббат Сугерий, — быть может, желаете отдохнуть с дороги?

— Лицезрение святыни, посланной Господом во спасение христианнейшего короля Людовика от лютых недругов, наполнило меня силой, точь-в-точь как воинов, над чьим строем реяло сие знамя!

— Господь милостив. — Настоятель монастыря Сен-Дени молитвенно сложил руки на груди, не спуская, впрочем, выжидательного взгляда с гостя. Неужто он и впрямь проделал путь из Шампани до стен Парижа, чтобы прикоснуться к Орифламме?

— Воистину так, брат мой! — согласился Бернар. — Восславим же Господа!

Некоторое время они молчали, выжидательно глядя друг на друга. Бернар Клервоский не выдержал первым.

— Я желал бы посоветоваться с вами, благочестивейший и мудрейший брат Сугерий, ибо во всем французском королевстве не сыскать человека столь же сведущего в делах как Божьих, так и человеческих.

— Я слушаю вас, почтеннейший брат, — пропуская лестные слова мимо ушей, кивнул аббат Сен-Дени.

— Могу ли я просить, чтобы сказанное здесь оставалось тайной между нами?

— Я обещаю вам это, конечно, если сказанное не будет хулой на Господа или же злоумышлением против короля и Франции.